Мы говорили.
Шипилова:
– А вообще, он был какой? Он не был злобным. Завистливым. У него куча друзей. Поэтому на похоронах столько народа было. Я вообще даже не ожидала такого. Люди звонили, даже незнакомые, которых я даже не знаю. Поддерживали морально, материально помогали. Соседи не отходили. Плакали: «Ой, на глазах у нас рос». Отовсюду приехали. Даже из Москвы приехали на похороны друзья. Вот такие дела…
– А что рассказывают сослуживцы?
– А они еще не выходят на связь. Они вот так же, как мой Саша, позвонят: «Жив-здоров». Позвонят. У них с 19 февраля погибло 43 человека. Не от пуль погибло, а от осколочных. Ничего они не говорят, потому что разговаривать нельзя. Только кое-как сообщают своим женам и матерям, что «жив-здоров». А мы радуемся, что живы и здоровы.
– Взвод наш, воронежский…
– Получается, да. Там из Калача, из Богучара, из Верхнего Мамона. Из Таловой, ну все наши. Из Борисоглебска ребята. Это получается, что вот этот взвод полностью наши, воронежские… Когда закончится все это, приедут и узнаем… Что и как…
3. Мировой парень
– Он отзывчивый… Если кто-нибудь когда-то попросил, соседи, он никогда никому не отказывал, – говорила Наталия Патиковна, поглядывая на уголок сына на столике. – Он даже пожертвует, дома чего-то не будет делать, но пойдет к соседу поможет. Он вот такой. Но от меня скрывал. В плане каком? Он же не скажет: мам, тяжело. Он: мам, все нормально. Тут у него все хорошо. Он одет, обут. Выспался, никаких проблем у него нет. Собираются же туда волонтеры. Я: «Может, тебе передать?» – «У меня все есть». – «Но, может, что-то передать?» – «Ну, если что, так это любимых моих сигарет». И все, больше он никогда ничего не попросил у меня или когда-то пожаловался – у него что-то болит. А если ему: «Саш, там сказали…» – «Мама, это паникеры. Не слушай никого, это паникеры». И не возмущался. Наш глава говорит: «Это единственный с района, скольких он отправлял, который не ругался, не возмущался, молча пришел с военным билетом и пошел». Вот когда он уезжал первый раз на Украину, стоим у КПП, прощаемся, я: «Саш, ну, может, я съезжу в военкомат». Он головой покачал: «Мам, не позорь ты меня. И себя не позорь. Я что, инвалид?»
– Ведь кто-то: давление, сердце болит, ухо не слышит…
– Этого никогда. Он молча поднялся и пошел. Положил в рюкзак что там надо, кружку-ложку, как говорится, и пошел. А о нем отзывы хорошие и по Чечне. Я видела командира роты, это они еще в Абхазию ездили. Он сказал: «Сейчас мы съездим, и я всех ребят отпущу в отпуск». Ну, а как раз взорвали правительство в Чечне, и сразу их туда кинули. Я, конечно, плакала, я ему говорила: «Зачем ты едешь? Что мне делать, я больная». А он говорит: «Мам, а какими глазами я буду на ребят глядеть? Я что, за твою юбку должен прятаться пожизненно?» Вот так он и сказал. Потом муж говорит: «Знаешь, Наташ, значит, ему это надо. Успокойся». Ждали-ждали, переживали. Тоже связи никакой нет. Кто служил там из нашей милиции, передавали, что видели его. Наша милиция там работала, и они туда вахтовым методом ездили. Я их просила: разузнайте, и они узнавали. У них же связь была, и они сообщали: жив-здоров. Ну, а когда позвонил, что они едут домой, тут, конечно, я сутки плакала. Эти все дни я молчала, терпела, зажавшись, а тут какой-то камень свалился. И никогда не думала, что ему третья война достанется.