А с Алешкой у нас образцовый альянс получился. Полное благолепие. Несмотря на мой бешеный темперамент и ее рыбью кровь, тайфуны плавно переходили в штиль, не принося сколь-нибудь чувствительных уронов обеим сторонам. Скандалы, которые устраивала я, как правило, бывали спровоцированы ею и ею же гасились. Она знала много беспроигрышных приемов, и среди них мой любимый – чтение вслух, наизусть или с листа. Алешкин тихий монотонный голос действовал на меня гипнотически, повинуясь его призыву, я легко покидала собственное «я», без опаски и сожаления сбрасывая бренную оболочку, изрядно поднадоевшую за три с небольшим десятка лет столь тесного контакта. И – о, путы земные, прощайте, о, здравствуй, космическая свобода. Полная расслабуха. И только с Алешкой, никогда без нее.
А кроме нее, у меня никого и не было. Папочка и мамочка мои от меня отказались, заклеймив позором за полное несоответствие их возвышенным идеалам, да клеймо поставили вечное – не в укромном месте чернильным карандашиком, чтоб легко мылом смылось, а каленым железом на лбу, чтоб только вместе с повинной головой удалить можно было. Бог им судья, конечно, но ведь и от дочурки моей они меня отлучили. Я им ее на время отвезла, а они ее так научили, что она меня тетей зовет, когда видит, а мамой маму мою называет. А я, чтоб не травмировать психику моей крошки, никак не соберусь ей правду сказать. И жалко мне ее – ведь у них ей в самом деле лучше: и уход, и забота, и полный достаток. Одного боюсь: они ее искалечат, как меня искалечили своим дальтонизмом – только черное и белое, и никаких других цветов, тонов, полутонов или оттенков.
Но не судиться же мне с ними. Да и кем я в суде предстану, слишком уж неравные силы, хоть, конечно, не составит труда доказать, что я ей мать и де-юре и де-факто. Только ведь и они не лыком шиты, ох, как хорошо я их знаю, я прямо вижу эту папочку со справочками, которые они припасли, чтобы в суде меня утопить. Нет, бррр, не буду, не могу, страшно.
А Алешка, дуреха, все долдонила – давай мы девочку украдем да убежим. На кривую дорожку толкала по простоте и широте душевной, трясла, шатала, тянула – не вытянула. Жучку надо было позвать или мышку, а она все одна да одна. Явно себя переоценила.
У меня ведь как: если по нормальному физическому закону действие равно противодействию, то у меня противодействие во много крат действие превышает. Меня нельзя сдвинуть с места, если я не сделала первый шаг самостоятельно, никакой силой не сдвинуть. Так что про Жучку с мышкой я просто так сказала, в насмешку над Алешкой. А вообще-то я сама такому раскладу не рада, потому что сделать первый шаг в любую сторону – для меня все равно что броситься со скалы в пропасть вниз головой. А если уж пошла, не могу остановиться, иду до конца, даже если этот конец заведомо не сулит мне ничего хорошего. Некоторая предрешенность и даже обреченность, как ни странно, действуют на меня успокаивающе. Раз уж все равно