Пишу свою жизнь набело - страница 68

Шрифт
Интервал


А вот и таксист появился, надоело ждать, должно быть. От безвыходности приглашаю его присесть рядом. Он молча смотрит на меня, красивый, между прочим, парень, насколько можно разглядеть в зыбком пламени зажигалки. Жмет на кнопку звонка – тишина. Опускается рядом на корточки, закуриваем. Он разглядывает меня с интересом – сначала это чистое любопытство, затем что-то неуловимо меняется, и вот уже от него ко мне потекли какие-то токи, теплые, успокаивающие и немного возбуждающие одновременно. Мы одни во тьме и тишине чужого подъезда – откуда и зачем?

Он обнял меня за плечи, я примостилась поудобнее – тепло стало и совсем нестрашно, и будто бы нет за спиной этой проклятой квартиры, где уснул, забыв обо мне, тот, которого люблю и всегда любила, тот, единственный, которого всегда хочу.

У таксиста мягкие, теплые, нежные губы, какие-то узнаваемо родные, без слов и предшествующих десятилетий. Мягкие, теплые, нежные… Он еще совсем мальчик, забыл про свой включенный счетчик, я – про квакающий звонок.

Удивительно устроен мир. Все в нем непредсказуемо, даже когда загнан в угол, почти замурован – вот ведь я только что умирала от горя. Я уже почти умерла. Закоченела, едва дышала и с усилием ворошила воспоминания и обиды, пытаясь возродиться через страдание. Все пустое. И хорошо лишь, что в темноте и тишине пустого подъезда, как в склепе, и без свидетелей. И без Тины, она не должна видеть мой конец, тем более такой ничтожный. Пережить мою смерть – да, это я ей предназначила, но видеть, быть свидетелем – нет, никогда.

Но – чу! Явился свидетель. Я подобралась от страха и какой-то неуместной гордыни (уж тут-то до смешного неуместно). А он отогрел губами – не только губы, окоченевшие руки, но и застывшую душу – чужой, незнакомый мальчик, имени которого не знаю. Да и к чему мне оно? Светлая, умиротворяющая печаль снизошла на меня, узкой полоской света вспыхнула за спиной и приоткрыла завесу тьмы, должно быть, там, за этой завесой, мне должно было явиться что-то небывалое, я будто бы стояла на пороге заповедной тайны.

Но я сидела, прижавшись плечом к чужому парню, на пороге квартиры того, которого люблю. Это он открыл наконец дверь, выспался, должно быть, и вспомнил обо мне. Мы его уже давно не тревожили, сидели тихонько, в каком-то сладком забытье и ничего не делали, абсолютно ничего…