У меня все лицо опухло от слез, косметика потекла – зря старалась. Да и не пойду я никуда, на сей раз не пойду: зима, темно, холодно, страшно. Буду я коченеть на морозе – поди поймай такси в такое время. Ни к чему это все: было и было, помнить буду – не забуду, кажется, так в песне поется. У меня послезавтра день трудный и ответственный: выглядеть нужно хорошо, и на душе должно быть спокойно. А после свидания с ним я буду долго болеть и отходить постепенно, с трудом восстанавливая в себе равновесное состояние, чтобы не балансировать на невидимой нити, протянутой между «сколько зим» и «сколько лет». С моей грацией это смертельный номер, странно, вообще говоря, что до сих пор не разбилась. Прямо как гуттаперчевый мальчик.
Чудно все. И странно. Тина вытирает мне слезы, делает какие-то примочки на глаза, чтобы снять припухлость, и говорит: «Да иди, иди, он уж заждался, ужин стынет. Иди, что ты так взвилась сегодня?» Это я взвилась? Это не она разве меня гордыней укорила, уязвила так, что я сорвалась в истерику. И так каждый раз. Без исключения. И Тина, конечно, ни при чем, она просто права, и добавить к этому нечего. И не ее, а моя гордыня доводит меня всякий раз до исступления.
Слышу, как звонок разливается по квартире – то ли квакает, то ли мяукает, дурацкая штуковина. И тишина. Ушел, что ли? Я опоздала почти на два часа, он знает, что просто так, без причины я никогда не опаздываю. Уснул? А таксист ждет, у меня и денег-то таких нет, чтобы с ним расплатиться. Что теперь делать, прятаться на чердаке? Господи, ну зачем, зачем я поехала? Жму на кнопку звонка, и он квакает, квакает в пустоте. Уснул! Значит, не ждет и ничуть не беспокоится. Тиночка, дорогая, забери меня отсюда, я больше так не могу.
Опускаюсь на корточки под его дверью, холодно, на улице страшный мороз, ночь, ждет таксист с включенным счетчиком – пусть я сейчас умру, и это больше никогда не повторится. Господи, прошу тебя. Не хочу его поцелуев, его отвратительных объятий, его самовлюбленной улыбки и неизменного довольства собой. Не хочу его! Пусть только появится сейчас же и отправит меня домой на такси.
Я гордая, красивая. Недоступная – ко мне многие подойти боятся, заговорить не решаются, тайно вожделеют на расстоянии. Видел бы кто-то меня сейчас – жалкая скулящая собачонка у чужой двери, за которой ее никто не ждет. Жалкая, а пожалеть некому. Только Тина бы отогрела меня сейчас и все бы простила, потому что любит. Но я лучше окоченею здесь, а домой не вернусь, чтобы не доводить ее до отчаяния.