И дочка наша Идочка не пришла. Не пора, стало быть. Не пора.
Это репетиция, генеральный прогон.
Все так и будет когда-нибудь, но не сейчас. Уже ясно, что не сейчас. Я еще, оказывается, жить хочу. Я только что вернулась, еще на пути оттуда, из того прекрасного мира, где все так спокойно, где ни одного темного пятнышка, – и эти сверкающие пространства, вливающиеся в тебя, текущие сквозь, не причиняя боли, даже не задевая, – чьи-то родные души, должно быть… Там хорошо, там очень хорошо. И ни тревоги, ни страха – полное освобождение.
Но мне еще не пора.
Резко отбрасываю Тинину руку. Закачу сейчас на прощание скандал-скандалище. Чтоб навсегда запомнила, чтобы в ушах мой голос звенел и слезы капали. А то размякла совсем, в кисель превратилась, бедная моя старушка. Одной, без меня ей так плохо будет – и нитку в иголку вдеть не может, и шьет как-то по-дурацки, слева направо, так я ее и не переучила с детства, и шов кривой получается, уродливый, и лампочку перегоревшую не заменит – она электричества как серого волка боится, и гвоздь не вобьет, чтобы свою картину повесить, и юбку в складку не выгладит, и духовку не зажжет, чтобы наш фирменный пирог с вишней испечь на помин моей души, и главное: учить-воспитывать некого будет и лелеять-пестовать, как дитя малое. Для всего для этого ей нужна я – иначе она опору потеряет, главный свой ориентир и заплутает без меня в беспросветном уже одиночестве, подслеповатая, безразличная ко всему старушка в шляпке, которая теперь всем, кроме меня, смешной кажется. А шляпку эту я ей подарила, очень хотелось, чтоб она была похожа на царевну-лебедь с гордой длинной шеей и шляпкой-короной на голове.
И она, действительно, королева. Но мне ее жалко до слез. Без меня она пропадет. И я бы без нее пропала.
Только не сейчас. Я уже совсем пришла в себя и никакого скандала устраивать не стану. Пусть это сделает Тина – право на ее стороне. Да она уже и готова. Когда я ее руку сбросила, сначала жутко перепугалась, чуть сознания не лишилась, потом взяла себя в руки, пригляделась ко мне – и все поняла.
И вот уже я чувствую – сейчас начнется…
И потолок перестал кружиться, застыл надо мной, больничный тусклый потолок, испещренный паутиной и трещинами. И руки мои обрели себя под простыней, чуть затекли, онемели, но уже могу пошевельнуть пальцами и облизнуть шершавым языком пересохшие губы. А может быть, даже и слово молвить в ответ.