Глава четвертая. Пусть она будет жива
Первым я просканировал отца, но многие из его мыслей, в силу возраста, не смог понять. Лишь то осознал, что он и правда считал мать дрянью, которая слишком много о себе возомнила. Для него она была вещью, которую он оплачивает и потому в праве требовать подчинения. О том, что это живой человек, у которого тоже есть свои права, желания, чувства – об этом Гаррик даже не думал.
Почти ничего не поняв, я порылся теперь уже в мыслях Валентина. Тут мне открылось многое, что было доступно даже моему пониманию. Неудивительно: последние воспоминания брата о нашей матери пришлись примерно на тот же возраст, в котором я сам находился сейчас. Поэтому они оказались мне понятнее.
Вэл вспоминал, как часто мама плакала и как редко улыбалась. В сущности, улыбка озаряла ее лицо лишь когда она была с нами. При отце мать даже глаза поднять боялась, старалась скользить по дому молчаливой тенью и делать все, чтобы его не разочаровать. Но папаша все равно оставался недоволен. Он требовал подчинения и обожания. А как можно обожать того, кого ты боишься? Того, кто тебя за человека не считает? Того, кто тебя бьет?!
Когда я понял, что отец поднимал руку на маму, мне стало плохо. Даже будучи малышом, я понимал, что нельзя использовать силу, нельзя бить и драться. А тут огромный мужик против хрупкой женщины… В этот момент я стал его ненавидеть. А память Вэла подкидывала мне новые поводы для такого чувства.
Я раскопал его воспоминания о последнем вечере мамы в нашем доме. Валентин старался спрятать их даже от себя самого. Но телепат может вытащить на поверхность то, что сам человек изо всех сил старается забыть. Поэтому мне не составило труда узнать, как именно все происходило.
В тот вечер Гаррик вернулся домой очень поздно. Мы с братом уже спали в нашей комнате – впоследствии отец расселит нас по разным спальням. А тогда Вэл приглядывал за мной, малышом, чтобы помочь маме. Она, когда глава семейства наконец-то переступил порог, тоже уже спала. И это разозлило отца. По его мнению, уставшая с двумя сыновьями и домашними хлопотами, женщина должна была до последнего сидеть за накрытым столом и ждать его, своего мужчину.
Позднее я понял: каждый насильник ищет оправдание тому кошмару, который устраивает по отношению к другим живым существам. Ведь он не дикарь, рос и воспитывался в социуме, с детства усвоил, что такое хорошо, а что такое плохо. Но чтобы жить по совести – усвоить мало. Надо и понимать, что все эти нормы возникли не на пустом месте, что насилие – это самое страшное, что можно сотворить с самим собой или кем-то другим. У насильников это понимание отсутствует.