– К роскоши привыкаешь гораздо быстрее, чем того бы хотелось, – пожал плечами Вадим. – Но когда я здесь оказался впервые, то дух захватило, не буду лукавить.
– Нас было у родителей трое, – произнесла она шепотом, словно боясь потревожить здесь чей-то покой. – Жили в крохотной тесной квартире, и мне почему-то всегда было стыдно. Даже не знаю, почему…
Она задумалась на какое-то время, затем прошлась вдоль стены, где развешены были портреты мужчин в разнообразных мундирах с орденами времен самых разных эпох, самый ранний датировался 1773 годом с немудреной подписью:
«Павел Петрович Унгер»
– Герой битвы при Кунерсдорфе.
Она взглянула с таким удивлением, будто желая спросить: «откуда вы знаете?», но Вадим сам пояснил:
– Просто очень долго работаю здесь.
Ольга с любопытством прошлась вдоль всей галереи, с интересом рассматривая всех этих красивых мужчин. Их различали эпохи, размер эполет, цвета пестрых мундиров и набор орденов на груди. В самом конце был молоденький парень с аккуратными усиками, кончики которых едва вздернуты вверх, в белоснежном парадном мундире, позолоченном шлеме, за подписью:
«Поручик Лейб-гвардии Конного полка, граф Алексей Карлович Унгер, 1913»
– Это мой дед.
Послышалось сзади.
Она обернулась и увидела худощавого пожилого мужчину в электрической инвалидной коляске. Он был неброско одет в серые брюки и свитер, короткие волосы его были аккуратно зачесаны набок.
– Погиб в Восточной Пруссии годом спустя.
– Жаль… такой красивый мужчина! – не сдержалась она.
– Все эти люди более трех столетий честно и преданно служили своей Родине – России, – Феликс осмотрел галерею портретов задумчивым взглядом.
Он говорил неспеша, имел мягкий, расслабляющий голос с едва уловимым акцентом, часто свойственным людям, которые с рождения вынуждены были говорить на двух языках, что, однако, придавало его речи еще больший аристократический ареол.
– Увы, семье пришлось иммигрировать после известных печальных событий, я родился в Стокгольме, но сердце мое будет предано вечно лишь этой земле. Как только появилась возможность, я вернулся, перестроил усадьбу и теперь наслаждаюсь достойным и столь долгожданным покоем, – старик протянул ей руку.
– Феликс Унгер, – представился он. – Давно хотел встретиться с вами.
Она была польщена.
Мягко сжала его иссохшую старостью руку и, не зная зачем, повинуясь какому-то внутреннему внезапному чувству, слегка поклонилась в кокетливом реверансе.