Мне нравился маленький мир, начинающийся у сожженного молнией дерева и продолжающийся дальше по дороге, вдоль искусного каскада из трех прудов, до старых ворот. Они отделяли деревню от ледяного космоса ночных полей с мертвыми ручьями на дне оврагов и ржавыми палками конского щавеля. Я не мог быть его наследником, этого мирка, принадлежащего древнему народу с непробиваемой сложностью языка и смирностью без смирения в характере, но был им принят и радовался тому.
– Раньше чуваши жили в деревне на протяжении семи поколений, а потом уходили на новое место, – говорил электрик с фермы, который занес нам ведерко яиц и бутылку молока. Ему дали немного денег и угостили самогоном.
– Зачем? – спросила теща.
– Жизнь кончалась. Вот сейчас как раз седьмое поколение, по-моему, доживает свое. Мы уже восьмое. Что дальше будет? Куда нам уходить?
– Этого никто не знает, – сказал тесть, – я, допустим, ушел на пенсию.
– Хĕрлĕ пуҫ знает, – сказала Лена, – а вообще, все давно ушли в интернет.
– Надо было все-таки нарисовать Мише точку на лбу, – сказала теща.
Миша с недоверием смотрел на нас из-за печки.
– Обе мои дочери уехали в Москву, – продолжал электрик, – может быть, там и находится то самое новое место.
– Вряд ли. В Москве могут сохранить себя только сами москвичи. Там даже татары теряют себя, а чуваши еще и православные. Еще легче раствориться, – сказал я.
Когда стемнело, я вышел его проводить. Снежные поля отражались в тусклом пасмурном небе, а небо, немногим ярче, отражалось в снегах. В ясные же ночи зимой бывает совсем темно.
– Что это за звук? – спросил я.
– Хĕрлĕ пуҫ гремит ведрами в коровнике, – сказал электрик.
– Нет, не это. Что это за шорох?
– Что?
– Как это… Маленький звук. Пĕчĕк звук.
– Юр. Снег.
Он заскрипел по снегу валенками, и железный шорох снежинок сразу пропал за этими резкими звуками. В темноте исчезала маленькая мужская фигура, чтобы окончательно скрыться за бело-синим домом под шапкой снега, таким же небольшим и таким же пожилым, как этот молодой старик, его хозяин, угодивший в последнее поколение и потому знающий свое будущее лучше деревенской колдуньи. Где-то за третьим прудом пролаяла старая собака.
Утром к Хирли Бущ выстроилась новая очередь. Пара средних лет приехала на какой-то китайской машине с ульяновскими номерами. Край шерстяного платка уже трепетал в окошке.