– Тишина – это не просто отсутствие звука, – сказал я, сам удивляясь своим словам. Они пришли откуда-то из глубины, возможно, из тех долгих часов, что я провел здесь, слушая молчание бара. – Это пространство между тактами. Иногда оно важнее самой мелодии.
Кори открыла глаза, посмотрела на меня странно.
– Октав так говорил.
– Да? Не помню.
– Он говорил, что настоящая реальность скрывается не в событиях, а в паузах между ними. В том, что не сказано, не сделано, не услышано. В тишине. – Она усмехнулась безрадостно. – Может, он сам ушел в такую паузу? Растворился в тишине между тактами Вивальди?
Эта мысль была странной, абсурдной, но в то же время пугающе логичной в контексте всего, что было связано с Октавом. Уйти не в другое место, а в другое состояние – в отсутствие, в тишину, в ту самую трещину между битами реальности. Я посмотрел на молчащий проигрыватель. Пластинка Вивальди лежала на диске, черная, блестящая, с концентрическими кругами дорожек, похожих на годовые кольца на спиле гигантского дерева. Дерева времени? Или дерева безумия? Заевший аккорд все еще звучал у меня в ушах. Скрип-скрип-скрип… Как будто что-то пыталось прорваться сквозь завесу тишины. Что-то, чему музыка мешала, а тишина, наоборот, давала дорогу. Я почувствовал, как по спине пробежал холодок. Атмосфера в баре неуловимо менялась, становилась плотнее, враждебнее. Словно само пространство начало реагировать на наше присутствие, на наши разговоры, на наше общее прошлое, связанное с Октавом. Тишина больше не была просто отсутствием звука. Она стала присутствием чего-то иного.
Часть 1.5: Голос из Статики
Именно в этот момент, когда тишина стала почти осязаемой, завибрировала, как натянутая струна, зазвонил телефон. Старый черный аппарат с дисковым номеронабирателем, стоявший на дальнем конце стойки, под тусклой лампой с зеленым абажуром. Он звонил так редко, что я поначалу даже не понял, что это за звук. Резкий, дребезжащий трезвон ворвался в напряженную тишину, заставив нас обоих вздрогнуть. Судзуки-сан, казалось, был единственным, кого звонок не удивил. Он медленно положил протираемый стакан, обошел стойку и снял тяжелую бакелитовую трубку.
– «Пятничный Слон», – произнес он в микрофон своим ровным, лишенным эмоций голосом.
Он слушал несколько секунд, его лицо оставалось непроницаемым. Потом он покачал головой.