Я несколько раз закрыл и открыл веки, протер глаза, ущипнул себя за руку, но наваждение не сошло. Я совершенно не понимал, как мог оказаться здесь, столь далеко от дома. Я был обут и одет так, как если бы просто решил выйти на улицу, но при этом совершенно не помнил, как собирался и шел сюда по ночному городу. Я спал! Точно спал! Ведь я отлично помнил, как раздевался и ложился в свою постель, как медленно проваливался в сон, однако все, что меня окружало, было слишком правдиво и осязаемо: запахи, звуки, ощущение себя – все казалось пугающе реальным, даже для осознанного сна. Я точно уверен в том, что никогда в своей жизни не страдал лунатизмом, ни до, ни даже после той проклятой аварии. Но я действительно был здесь, стоял на пустынной улице посреди глубокой ночи!
Все еще скованный неописуемым страхом, я вглядывался в темную дорогу перед собой. Уж не знаю: к счастью, или же, к сожалению, но я обнаружил себя в полном одиночестве.
И вот, наконец, я осмелился сделать первый шаг. Под тонкими подошвами туфель достоверно ощущались щебень бетонного заполнителя и каждая неровность старых плит. Будто ведомый некой силой, я медленно зашагал наверх. Старые брошенные гаражи, мятый кузов автомобиля, одинокий частный домик – все было на месте. На месте оказалась и смотровая площадка со всеми ее лавочками и мусорными баками. С другой стороны – зловеще неподвижным и безмолвным показался мне сам город. Ни в одном окне не горел свет, ни один фонарь на улице не работал. Один лишь холодный порывистый ветер, да тусклый свет, отражаемый луной, наполняли зловещие, будто вымершие улицы Южнопортового.
Еще несколько минут я простоял неподвижно, взирая с высоты на город прежде, чем ощутил рядом с собой… я даже не знаю, как описать чувство, что я испытал в этот момент. Если к вам сзади подойдет человек, вы можете его услышать, обернувшись – увидеть. Но я именно что ощутил его, не носом, разумеется, а будто неким утерянным чувством, не относившимся напрямую к основным органам восприятия мира.
Ожидаемо, рядом с собой я никого не обнаружил, хоть на улице и было темно, однако не настолько, чтобы не разглядеть даже в пяти или десяти метрах подле себя приближавшегося человека. Этот ужасный сон, а я все еще был уверен в том, что это был сон, сильно затянулся. Упорно пытаясь проснуться, я еще несколько раз ущипнул себя – на этот раз за щеки, но все было тщетно. И вот, когда, казалось, наступило самое время для того, чтобы поскорее уйти отсюда и попытаться вернуться домой хотя бы во сне, если это, конечно, был он, до меня из зарослей лопухов и кислицы донесся протяжный гул ветра. Я сразу же вспомнил о длинном подземном тоннеле, старых технических сооружениях и бездонной черной яме, сокрытой в нем, и от этого образа – чего-то пустого и темного, сырого и заброшенного, почти что потустороннего, мне стало невыносимо жутко. Однако только лишь успел я сделать первый шаг, дабы поскорее уйти прочь из этого места, как заметил шевеление стеблей кислицы примерно в десяти метрах перед собой.