. Что произошло на самом деле, мы не знаем и, по-видимому, не узнаем, считает Дельбрюк: «Как эта победа досталась, мы подробностей не знаем, так как описания ее не имеют большей цены».
Недавно исследователями была сделана еще одна попытка определить численность понтийской армии (правда, только в Первой войне)[26]. Сталкивая традиционную» точку зрения (Е.А. Молев, Н. Ломоури, С.Ю. Сапрыкин и др.) и «критическую» (Г. Дельбрюк и Й. Кромайер[27]), Д.С. Одинцов утверждает, что «отрицать действительно большую численность армии [Митриадата] было бы гиперкритикой», и считает, что с учетом гарнизонов в захваченных городах Азии и Эллады общую численность армии Понта в Первой войне следует определить в 70–80 тыс.
Может быть, у нас все-таки есть некоторые возможности для поиска истины. В этой работе я попытаюсь использовать прием, который пока не применялся в военно-исторических исследованиях, – анализировать не то, как античные авторы определяют общую численность армии Митридата, а то, с каким противником римляне вступают в реальное столкновение. Не то, какую цифру назвали перебежчики или какая цифра попала в донесение, направленное в сенат, а кого и сколько увидели перед собой на поле боя. Это позволит реальнее определить военный ресурс понтийского царя. Отталкиваясь от полученной информации, можно попытаться реконструировать военные замыслы Митридата и проверить реальность сообщений античных авторов.
Выше уже приводилась мысль Е.А. Молева о том, что война с Римом – это столкновение Митридата с заведомо превосходящими силами врага. Именно вызов Судьбе и придает образу царя притягательноть. Однако историки постоянно сомневаются в предопределенности поражения понтийского царя. «Ведь сумели же парфяне остановить римскую экспансию, где собственно доказательство того, что поражение Митридата не имело альтернатив?» – задавал вопрос себе и коллегам П.О. Карышковский[28]. В этой связи закончить вступление хочется очень точным наблюдением Юрия Алексеевича Виноградова: Митридатовы войны наполнены «славными подвигами и кровавой резней, примерами воинской верности и гнусного предательства»[29], которое хорошо иллюстрирует замысел настоящего исследования. Самостоятельный прием, который попытаюсь применить, – анализ информации о том, что римские и греческие авторы считали ошибками своими, а что – ошибками Митридата, где, когда и в чем они видели предательство? Попытаемся вслед за историком определить, что «смог и чего не смог сделать» Митридат, что в его неудаче «объективного» и что «субъективного». Представляется, что это может дать нам ответ и на вопрос о границах применения той или иной научной концепции.