Мы все – бабушка, дедушка, три тёти, два дяди, муж тёти и племянник, мама и моя сестра – жили в одной палатке, спали на полу и укрывались тонкими одеялами. Но мы грели друг друга своей теплотой – теплотой тела, когда обнимали друг друга, и теплотой души. Мы были очень близки, у нас у всех было одно горе. Каждый день все плакали. Моя бабушка плакала всё время в голос, пела и плакала: «Карлееееен Джаааааааан, вай балаааааа Джааааааан, им Карлееееен, им балааааааа, им Карлееееееен…» Она не могла смириться со смертью любимого сына.
Она больше всех любила старшего сына Карлена, моего отца. Она так любила его, что даже когда он женился на маме, не могла отпустить его жить отдельно. Даже когда мои родители переехали в свою квартиру, папа всё равно после работы приходил к своей маме, пока мы все не возвращались со школы и мама с работы.
У них была такая связь между собой, что словами не передать. Бабушка каждый день, с утра до ночи, плакала и плакала, и так потом больше двадцати лет…
Пока я находилась в больнице, моего отца и брата похоронили. Я их не видела, я не видела тех страданий, которые пережили мои родные, моя мама. Конечно, я каждый день, на протяжении многих лет, видела эти страдания, но именно те дни, когда отец и брат лежали рядом друг с другом, и когда мои родители прощались с ними, я их не видела. Мы об этом даже не говорили, так как в воздухе и так держался запах смерти. Я очень долго не могла забыть этот запах крови, смешанной с пылью.
После этого запаха пришёл еще новый, незнакомый запах. Из-за того, что очень много стран начали оказывать гуманитарную помощь и отправлять одежду, а эта одежда была не новой, а ношеной, её специально обрабатывали химическими средствами, и этот запах химии, смешанный с запахом крови и пыли, всё время преследовал нас на протяжении многих лет. Я этот запах называла «запахом землетрясения»…
После выписки из больницы я не успела и недели побыть дома, как снова попала в больницу. Мы с моим племянником, младше меня на два года, и сестрой, младше на семь, играли в гараже, где стоял отцовский «Москвич» жёлтого цвета. Папа очень любил свою машину, тщательно за ней ухаживал, она всегда блестела. На заднем сиденье лежала красивая лисья шкура, и папа всегда поправлял мордочку лисы, чтобы она лежала красиво и ровно. Он часто говорил: «Вырастешь – научу водить».