Стены проходной с двух сторон были стеклянными с синим отливом, а та, что выходила на улицу, ещё оборудована современными световыми приборами. Две другие оставались облицованы серыми мраморными плитками. Какая раньше была общая обстановка, Гадаев не вспомнил, но были заметны и очевидные изменения. Помимо различных плакатов, исчезли списки очередников на получение жилья, в двух углах появились маленькие деревянные будки. Одна из них была предназначена для ремонта обуви, а другая – часовая мастерская, судя по всему, перестала функционировать.
Он покинул помещение и прошёлся по широкому тротуару под окнами заводоуправления. От торца главного здания начинался высокий кирпичный забор, который прерывался в углу из-за ветки железной дороги. Обойдя его, пошёл дальше, держа путь на то место, через которое ему однажды приходилось покинуть завод. Насколько он помнил, заборная стена не была неприступной – снаружи проходили две толстые трубы с теплоизоляцией, а с внутренней стороны для удобства имелись места, куда ногу поставить, и за что схватиться. К нему можно было пройти через заросший соснами небольшой участок, и он углубился в него. Всё здесь сохранялось в прежнем виде: стали попадаться разнообразные побеги растений, которые становились выше и гуще, камни, битое стекло, куски проволоки. Трубы тоже были на месте. На скрытом от посторонних глаз участке вначале он забрался на них, затем на кирпичную кладку. Но, оказавшись наверху, подумал, что поступает неосмотрительно, что патрулирующие территорию сотрудники охранной службы, должно быть, средь бела дня не дремлют. К тому же при малейшей неосторожности одежда могла прийти в негодность. Жажда попасть внутрь предприятия пересилило опасения, и он спрыгнул. Вокруг стояла тишина, и Гадаев поспешил к центральной дороге, условно делившей завод на две половины. Здесь чувствовалась знакомая атмосфера, был слышен привычный шум работавших механизмов из расположенного рядом подразделения по ковке деталей. Два электрокара друг за другом пересекли дорогу и за углом потерялись из виду. Следом выехал большеколёсный трактор с прицепом и затмил на время рёвом мотора остальные звуки. Люди встречались преимущественно в повседневной одежде, тут и там виднелись легковые автомобили. Поняв, что вокруг не только работники предприятия, Гадаев перестал беспокоиться по поводу осуществлявших охрану лиц. Здания по одной стороне дороги заметно отличались от тех, что были расположены напротив. Если одни практически не подверглись изменениям: те же огромные проёмы для поступления света с грязными и местами потрескавшимися стёклами, протянутые кабели, торчавшие трубы; то другие, с обшитыми стенами, пластиковыми окнами и дверьми, смотрелись как новые. Вывески над дверями указывали, что они превращены в складские помещения, в центры оптовых продаж и прочее, а в цехе, где он трудился раньше, изготавливали оконные рамы. Остальное интересовало его уже в меньшей степени. Не обнаружив самую заметную в прошлом вывеску, вслух произнёс: «Правильно, тут гордиться особо и нечем!» Прилегавшие к обновлённым корпусам территории, одна из которых была обложена строительными лесами, смотрелись ухоженными. Гадаев обошёл оказавшийся на пути медпункт, который вызывал у него досадные воспоминания (дружба с одной из сотрудниц учреждения закончилась скандалом) и, в надежде встретить другого знакомого, отправился на электромонтажный участок. Проходя мимо полуразрушенной теплицы, столкнулся с мужчиной пенсионного возраста с ножовкой по металлу в одной руке и длинным прутком желтовато-красного цвета – во второй. Вежливо попросив сигарету, он рассказывал, что попал в зависимость от никотина после сорока лет, когда на два месяца замещал своего начальника, упомянул и своего дядю, который всю жизнь выращивал самосад. Судя по его говорливости, Гадаев предположил, что мужчина не из числа курильщиков, о чём говорило отсутствие спичек, что его самого восприняли за ответственного работника предприятия, и движет им снисходительный мотив – он мог не знать, что ответить, с какой целью был спилен пруток.