Шел уже май месяц, и в Токио снова воцарилась жара. Вернувшись относительно рано со службы, Мельников услышал в доме ругань. Он узнал голос хозяйки, еще звучал чей-то грубый мужской бас. Подумав, что это может быть вор, Мельников взял большую трость, лежавшую в прихожей, и осторожно пошел по коридору в сторону кухни. Посреди помещения стоял мужчина лет тридцати пяти в грязной поношенной японской военной форме без знаков отличий. На полу, обхватив его ноги, сидела хозяйка.
Было темно, со стороны могло показаться, будто у Мельникова в руках меч. Мужик, увидев гайдзина в советской форме, тут же снял свою ветхую кепку, вытянулся по стойке и произнес: «Гряздаа-нин наа-шарник, бивсий заакрюченний Судзуки прибир».
Мельников застыл на месте. Женщина, увидев в руке у постояльца трость, бросилась к нему с просьбой не бить сына. Причем уже на токийском диалекте. Разрядил обстановку смех Хаятэ. Уже через полчаса они сидели втроем, отмечая возвращение солдата сохранившейся с довоенных времен бутылкой дорогого сакэ.
Рядовой первого класса Судзуки Хаятэ сдался в плен в августе 1945 года, после чего на пять лет стал одним из миллионов узников ГУЛАГа. Личный номер военнослужащего императорской армии 140—578 сменился на лагерный Л-34094. Своеобразной формой издевки была буква «л», произнести которую большинство подданных императора Хирохито не могло по причине отсутствия ее в языке Басё и Мурасаки Сикибу.
За годы, проведенные на зоне, Хаятэ успел побывать в Сибири, на Урале и в Средней Азии. Он уже особо не надеялся вернуться на родину, когда на него пришла разнарядка. Поначалу даже решил, что его и еще пару сотен таких же заключенных везут в новый лагерь на работы, но эшелон двигался все дальше и дальше на восток. А там исхудавших японцев погрузили на японский транспорт и, словно лес, отправили в Йокогаму. Бывший солдат Квантунской армии не мог поверить своей удаче. Из их взвода в той партии был только он один. Хаятэ пил и рассказывал, заливаясь каким-то жутким красным смехом. Репатриант то и дело вставлял в свое повествование лагерные слова, прочно вошедшие в повседневный русский язык: братари, дохо-дяги, ур-ки… И самое страшное слово: норма. Оно произносилось четко и без акцента. Норма, норма, норма. Попробуй – не выполни! Сразу узнаешь, что такое урезанный паек.