– Я люблю ад. В нём честнее.
– Поэтому и пришла?
Он не пригласил меня. Он просто пошёл. Я пошла за ним.
Его квартира находилась над кухней, с бетонным полом, вентилятором под потолком и кроватью, застеленной смятым полотенцем вместо простыни. Там пахло луком, потом и мужчиной.
Он не раздел меня. Он просто подошёл и начал нюхать – шею, ухо, волосы.
– У тебя запах соли. И дороги. Мне нравится.
Он развернул меня, провёл языком по позвоночнику, как будто читал что-то важное.
Руки его не просили разрешения. Они действовали, как будто знали меня раньше, чем я сама. Как будто изучали анатомию удовольствия не по учебникам, а по телу – моему телу. Пальцы – сильные, цепкие – работали, как на кухне: быстро, точно, с нажимом. Он не гладил – он месил. Он не ласкал – он проверял, как много я выдержу. Как глубоко впущу. Как громко задышу.
Я не кричала. Но внутри – кричала каждая клетка. Как будто они проснулись после зимней спячки и требовали огня.
Он был жадным. Тем самым опасным видом жадности, что возникает у тех, кто знает: это может быть в последний раз. Он любил меня, как будто еда остынет через минуту, а надо съесть, пока обжигает губы. Он прижимал меня к себе так, что я чувствовала его рёбра – будто внутри него билось сердце, сожжённое солнцем. Он кусал – с боку, за шею, за бедро. Он вонзал зубы туда, где пульс – как будто хотел оставить на мне своё имя.
– Не думай. Не вспоминай. Не бойся. Только чувствуй, – шептал он между движениями, между толчками, между выдохами.
Я чувствовала. Чёрт возьми, как я чувствовала.
Я чувствовала язык, жгучий, как перец чили, когда он скользнул им между моих ног – не спеша, а намеренно, по кругу, как будто вырисовывал мандалу из похоти. Я выгнулась – и он только глубже вошёл языком, как будто искал точку, где у меня исчезает контроль.
Его пальцы пахли лимоном. Горьковато, чисто, свежо. Он сначала ввёл их мне в рот – два, потом три – и не отводил глаз. Смотрел, как я их сосу, как будто знал: это даст ему власть. Потом они вошли в меня – легко, глубоко, с тем же запахом и тем же темпом, как будто музыка внутри нас требовала нарастания.
Его член вошёл резко. Почти грубо. Не больно – нет. Точно. С усилием. С напором. Как нож входит в мягкое, спелое манго. Момент короткого шока – и потом только сладость.
Я стонала. Не от боли. И не только от наслаждения. А потому что меня снова вернули к себе.