Музыка не играла. Только дыхание. Моё и его.
Он начал рисовать.
Сначала – тонко. Как будто щекочет. Потом – глубже, нажимистей. Я не смотрела, что он делает. Я чувствовала. Каждую линию. Как она входит под кожу. Как будто он пишет послание не мне, а во мне.
Словно я – письмо, которое он отправляет в вечность.
Скоро игла сменила перо. Острая, быстрая, вибрирующая. Боль была чистой. Сильной. Не выматывающей – наоборот, возвращающей. Как будто я расчищалась. От слов, от мужчин, от лишнего.
Иногда он останавливался. Протирал кожу. Дышал мне в затылок. Не касаясь губами – только воздухом. Горячим, пахнущим мескалем.
– Твоя спина говорит. Я просто слушаю, – сказал он однажды. И я чуть не заплакала.
Он снова включил иглу. Я сжимала кулаки. Потом – разжала. Он положил ладонь мне на поясницу и оставил её там, пока заканчивал узор.
И когда всё было закончено – я не сказала «спасибо». Я не знала, как говорить с человеком, который вытатуировал на тебе твою собственную правду.
Он налил мескаль. Подал мне. Мы пили молча. Горло горело. Пульс бился в новорожденной тату.
А потом – он коснулся меня. Тихо. Медленно. Ни спешки, ни попытки. Только руки. Только дыхание. Только кожа, которая теперь уже не принадлежала мне одной.
Я осталась. Не потому что хотела. А потому что не могла уйти.
Плоть пульсировала – новая тату звенела под кожей, как молитва, набитая иглой. Каждое движение – напоминание. О боли. О живом. О том, что я больше не хочу быть поверхностной. Не хочу лёгкости, не хочу привычной игры.
Он не спросил, останусь ли. Просто закрыл дверь. Щёлкнул засов. Включил старую лампу, подвешенную к балке. Жёлтый свет окутал нас, как пыльца. Его тень на стене была больше самой жизни.
Он протянул мне ладонь. Я вложила свою. И он повёл – не в спальню, а дальше, вглубь мастерской. Где пахло агавой, дымом и ветхой кожей. Там стояла каменная ванна, полузаполненная водой с листьями. Мескаль, возможно. Или настой из чего-то, что пробуждает дух.
– Это очищение, – сказал он. – Прежде чем тебя примет ночь.
Я вошла, не раздеваясь. Тонкая ткань прилипла к телу, прозрачная от настоя. Он стоял рядом, наблюдая, не как мужчина, а как жрец. И я поняла: секс с ним будет не про страсть. Он – тот, кто прикасается к душе, минуя голову. Минуя логику, вкус, план.
Когда я вышла из ванны, он снял с меня всё – медленно, будто раздевает икону. Его руки были тёплыми, чуть шершавыми, как у плотника. Он гладил мои ключицы, как будто пробуждал их. Целовал между грудей – не торопясь. Как будто проверяя, действительно ли я здесь.