– Хватит Пушкина увечить, – возмутилась Арина. – За столько лет могло бы уже надоесть. А потом, ничего я не обожала. В отличие от тебя я даже детективами особо не увлекалась. Учтите, товарищ Бабариха, если не прекратите, я тоже вспомню нашего великого поэта!
До замужества фамилия Веры была Боброва. Мало кого в школе называют по именам, чаще всего используется несколько исковерканный вариант имени или фамилии. Во всяком случае, так было во времена, когда Арина и Вера ходили в школу. Смирнову называли Смирниха, Вербицкую величали Вербой. То же произошло и с Верой, сначала ее прозвали Бобрихой. Вера и вправду была похожа на трудолюбивого, деловитого обитателя речных просторов не только характером, но и некоторыми деталями внешности. Она была небольшого роста, крепенькая, с темными волосами. К тому же, в то время специальные аппараты для выравнивания зубов были недоступны большинству советских детей, и ее передние зубы росли так, как им было предназначено генетическим кодом, выдаваясь немного вперед. Поэтому два верхних зуба были видны не только в улыбке, а улыбалась и хохотала Вера часто, но даже тогда, когда она держала рот чуть приоткрытым.
Поскольку Вера дружила с Ариной, то после того, как большинство даже не очень успевающих одноклассников, а именно такие чаще всего и любят раздавать направо налево обидные прозвища, освоило «Сказку о царе Салтане», ее довольно безобидное прозвище Бобриха было преобразовано в Бабариху. И также неизбежно, как в случае с Ариной вспоминалась бедная старушка, припоминались другие пушкинские строки:
«А ткачиха с поварихой,
С сватьей бабой Бабарихой,…»
Продолжения обычно не следовало. Вера, в отличие от Арины, отличалась воинственностью и недюжинной силой, она и в детстве была весьма упитанным ребенком. На одноклассника обрушивались удары тем, что в данный момент оказалось под рукой – портфелем, мешком со сменной обувью, учебником. Поэтому чаще всего обидчик удирал во весь дух, так и не сообщив всему свету в лице их класса, каким образом он решил исковеркать пушкинские строфы.
– Милая подружка – это свободная интерпретация. А, склонность к пинкертонизму имеет место быть. Недаром же в эту газету поперлась! Как ее?
– «Следопыт».
– Вот-вот.
– А где мне было еще работать? Ты же прекрасно помнишь, как у меня все сложилось. Не оставаться же в Кисловодске, в районной газете, куда я после института по распределению попала. Единственное, что мне тамошнее начальство доверяло в первый год – это письма трудящихся читать и писать на них ответы. А на второй год поручили заметки о вреде алкоголя писать. Как раз горбачевская антиалкогольная компания была в разгаре. Я удивляюсь, как я тогда сама от тоски не запила! В Москву вернулась в девяносто первом – смутное время. В газетах, в журналах, да везде – народ как будто с цепи сорвался; если не поливаешь всех и вся помоями – ты не журналист! Помню, зашла как-то к приятелю, тоже журналисту. Неделю на работе не был, депрессия. Время уже двенадцать, он в постели и вставать отказывается. Я и так, и этак. А он мне говорит: «Принеси газету и прочитай мне все заголовки на первой странице. Если будет хоть один, внушающий оптимизм, встану, оденусь и пойду на работу!»