Каждый спуск означал встречу с холодом, каждая принесённая вязанка – тепло для дочерей.
Даже стирка требовала выносливости. Ребристая доска – союзник и враг – стояла у стены, дожидаясь своего часа.
Одежду тёрли о металлические или стеклянные рёбра, словно вместе с пятнами можно было смыть усталость, стереть тяжесть дня.
Лидия не жаловалась.
В её движениях чувствовалась странная, почти упрямая гармония. Будто в этих простых, повторяющихся жестах было что-то большее, чем просто работа.
Так проходили её дни: череда труда и стойкости.
По утрам термометр с нежностью предупреждал: «Туда не надо!»
Выйти из дома было вопросом стратегии. Воздух кусался, хлестал по лицу, раскрашивая щёки в бордовый цвет.
Но Лидия всегда умела убеждать дочерей, что всё в порядке.
– Давайте, девочки, смелее, – говорила она, вытаскивая самые тёплые варежки, какие только имелись в арсенале.
Сначала одевались дети – слой за слоем, пока не становились похожи на маленьких плюшевых зверей.
– Я – мишка Булатя! – хихикали они.
– Мама, я не могу двигаться! – жаловалась старшая.
– Отлично, – кивала Лидия. – Значит, тебя не унесёт ветром.
Ждать автобус было отдельной историей. Здесь никто не смотрел на расписание – он приезжал, когда считал нужным.
Обычно в тот момент, когда нос уже не чувствовался.
Лидия куталась в мохеровый платок, пахнущий домом, дровами, тёплым ужином. Вглядывалась в белый горизонт, пытаясь заметить чёрный дым – единственный признак, что транспорт скоро подъедет.
Девочки прыгали, чтобы согреться. Валенки были тёплыми, но жёсткими, как гипсовый слепок. И походка в них напоминала одновременно марш пингвинов и лёгкость мешка с картошкой.
Минуты ожидания не просто тянулись.
Они липли к коже, напоминая растаявшую в кармане карамельку.
И когда наконец в белой пустыне появлялся автобус, он выглядел так, будто устал от этой жизни не меньше людей. Грязный, квадратный, недовольный. Фыркал, кашлял, негодовал – старик, которого нечаянно побеспокоили.
Чёрный дым стелился по снегу, оставляя тёмный след, словно муха на свадебном торте.
Тепло в автобусе тоже было понятием относительным. Семья поднималась по ступенькам. Параллелепипед на колёсах рывком трогался с места, ворчал, недовольно сопротивляясь движению.
Лидия цеплялась за поручень и смотрела в окно.
Белое.
Чёрное.