Надеюсь, в наше время пришёл конец всему этому преклонению перед «приспособлением» и «постоянством». Выкинем эти слова на посмешище. Пусть вместо стука обеденного гонга звучит у нас свист спартанской свирели. Хватит кланяться и просить прощения. Вот мне предстоит приём, и явится ко мне в гости «большой человек». Я не собираюсь ему угождать; хочу, чтобы он захотел угодить мне. Я постою здесь за человечество, и пусть это будет доброжелательно, но пусть это будет правдиво. Мы бросим вызов разглаженному посредничеству и убогому самодовольству современности, – швырнём обществу, торговле и чиновничеству в лицо ту великую истину, что есть повсюду, во все времена: там, где действует человек, там трудится могучий Разум и Деятель; что истинный человек не приписан к какому-то определённому времени или месту, а является центром бытия. Где он стоит, там и природа. Он мерка для каждого из нас и для каждого события. Обычно мы видим в людях лишь похожесть на кого-то другого. Но характер, подлинная реальность ни на что не ссылается; оно занимает всё поле творения. Человек должен быть настолько собой, чтобы остальные обстоятельства теряли всякий вес. Каждый истинный человек – это сам по себе причина, родина и эпоха; чтобы воплотить свой замысел, ему нужны бесконечные просторы, толпы людей и века; а последующие поколения идут за ним вереницей почитателей. Родится Цезарь – и на века у нас Римская империя; родится Христос – и миллионы сознаний так преобразятся, что он сливается в их глазах с самой добродетелью и возможностями человека. Любая общественная структура – это длинная тень одного человека: Реформация – Лютера, квакерство – Фокса, методизм – Уэсли, аболиционизм – Кларксона. Сципион для Мильтона был «высшей точкой Рима». И вся история легко сводится к биографии нескольких решительных и искренних личностей.
Пусть человек осознает собственное достоинство и подчинит себе вещи. Пусть не крадётся, как подёнщик, чужой ребёнок или пришелец, в этом мире, созданном для него. Но вот простой горожанин глядит на башню или на мраморную статую, не находит в себе той силы, что их сотворила, и начинает чувствовать себя бедняком. Ему кажется, дворец, статуя или дорога книга отпугивают его, как бы говоря: «А вы, сударь, кто такой?» Однако всё это, напротив, обращается к нему, просит его внимания, умоляет его способности проявиться и завладеть этой красотой. Картина ждёт моего вердикта: она не может властвовать надо мной, я решаю, достойна ли она похвалы. Известна притча о пьянице, которого подобрали на улице, отвели во дворец герцога, отмыли, одели, уложили в герцогскую постель, а проснувшись, он столкнулся со всей обслугой, кланяющейся и уверяющей, будто он сумасшедший герцог. Суть в том, что это прекрасно описывает состояние человека, живущего в мире как будто пьяного, но иногда пробуждающего свой разум и понимающего, что на самом деле он истинный князь.