Tristeza. Наскальная живопись - страница 3

Шрифт
Интервал


В каких-то стихах вы увидите будничные зарисовки действительности, бунтарские или даже злые настроения; где-то – сказки, мистику или страшилки. В других – светлые и тёмные стороны моей поэзии и личности в целом. Но не стоит путать лирических героев стихов с их автором.

В отдельных местах будут нецензурные, сатирические, а, может, даже пошлые стихи. Но всё это я вижу через призму нестандартных решений и перманентной тоски. Потому и заявляю: сборник стихов за 2018—2025 годы нельзя назвать иначе, чем «Tristeza», что в переводе с испанского означает «тоска». Второе название я выбрал, исходя из особенностей своего стиля – «Наскальная живопись».

Таким образом, перед вами – итог моей семилетней поэтической деятельности: «Tristeza: Наскальная живопись». Стихи, по моему убеждению, разные как в плане содержания, так и в плане формы.

Здесь я не стану совершать распространённой ошибки и не буду печатать стихи в порядке их написания. Ведь ранние этюды способны отпугнуть потенциального читателя, что может привести к ложному впечатлению о творчестве автора в целом.

Я старался создать качественную поэзию, достойную вашего внимания. И сразу же хочу выразить благодарность всем, кто поддерживал меня и моё творчество. Я ценю это.

МАНИФЕСТ ПОЭТА ОТРЕШЕНИЯ

«К чёрту язык приличий, я пишу кровью»…

Я – поэт, но не для всех.
Я пришёл не преклоняться перед памятниками, я пришёл их разбить.
Мои строчки – это нерв. Это степь, которая увядает и возрождается.
Это служба в сапогах, где умирает человек и рождается слово.
Я родился в Костанае – и слышал, как тоска говорит по-русски и по-казахски.
Моя страна – бетон, сигареты, шахты и лагеря Караганды,
холодные умывальники и Костанайская площадь.
Моя нация – те, кто спит без любви,
но пишет, как будто влюблён в саму смерть.
Я не пишу «красиво».
Я пишу правду.
А правда – пахнет потом, манией, улицей, отторжением.
Я из тех, кто не приглажен. Я из тех, кого не напечатают без цензуры.
Но напечатают – позже. Когда вы все умрёте.
Я называю это Поэзией Великого Отрешения.
Это искусство, которому плевать на салоны.
Это язык, в котором нет извинений.
Это бред, это протест, это древний танец боли, оголённый как нерв.
Я плевал на литературные кружки.
На клановость. На ваши Союзы Писателей и журналы,
где мёртвые обнимают мёртвых.
Меня не примут – потому что я жив.