онлайн”, чтобы граждане могли придумать новую модель государственного управления. За несколько месяцев движение снесло общественные институты и свело их до уровня административно-хозяйственных учреждений. Законы, как и все судебные решения, отныне должен был обсуждать и принимать сам народ в интернете. Министерские документы (за исключением оборонного ведомства) предполагалось выкладывать в сети. От политического класса, обвиненного в коррупции, отказались вовсе.
Когда я открыла глаза, выступление уже заканчивалось. Вокруг меня сидели взрослые и дети с синими, белыми и красными полосками на щеках. Габриэль Бока пригласила подняться на сцену Виктора Жуане, молодого архитектора, активного участника движения. Он прокашлялся, откинул со лба длинную прядь и заговорил:
– Всего за несколько месяцев мы совершили революцию: сделали Францию реальной демократией, отдали власть народу. И все же, если мы хотим, чтобы открытость сохранилась надолго, она должна прежде всего применяться к нам самим. Насилие, издевательство над детьми и стариками, злоупотребления, агрессия – все виды жестокости по отношению к людям и животным имеют одну общую черту: они совершаются вдали от глаз, за глухими стенами, в квартирах и домах, в офисных лифтах. Закрытые пространства опасны. Стены представляют собой угрозу. Каждый из нас ради всеобщего блага должен ограничить свою частную жизнь – ведь речь идет о гражданском мире.
В тот день архитектор, заручившись согласием граждан, утвердил нормы нового урбанизма. Барон Осман в XIX веке перестроил Париж, чтобы сделать город более здоровым и безопасным. Грандиозные работы Виктора Жуане имели целью “моральное оздоровление” и “оптимальную безопасность”. Современные постройки будут прозрачными. Культовые сооружения и памятники исторического наследия будут обновлены, насколько это возможно: каменные стены заменят стеклянными. Многоэтажки, школы, тюрьмы, больницы, магазины снесут и на их месте построят дома-виварии, где каждый житель будет гарантом безопасности и счастья своих соседей.
– И в самом деле, разве нам есть что скрывать? Если нам не в чем себя упрекнуть, почему не согласиться все показать?
Собравшиеся зааплодировали и запели “Марсельезу”.