На крыльях любви. Комедийные новеллы - страница 2

У мсье Семечкина помимо смазливой натуры и сборного, как солянка, гардероба были ещё всякого рода расписки: вексели, закладные, процентные. Их была тьма тьмущая, как рой мошкары перед грозой. Кредиторы бегают да бегают за Семечкиным, но поймать не могут. Прячется хорошо. Цилиндр на глаза задвинет, голову в плечи спрячет, в пальтишко демисезонное укутается, на тросточку хромая опирается и от старичка-приезжего не отличить. Была и квартира у Семечкина, от отца, который вот уже пять лет как был покойником. Но не успел её сей Аполлон по закону получить, как тотчас же заложил страховому обществу. Деньжат не хватало, а рулетка ждать не будет, ставки растут и растут, авось на сей раз подфартит! Ан-нет, не подфартило… Всё проиграл в тот раз Семечкин. Квартиру, деньжата, и даже пиджак фирменный с английскими золотыми часами на цепочке, всё коту под хвост! Расстроился ли Семечкин? Ещё как! И даже на несколько минут потерял рассудок. Но увидев очередную де-муазель на причале, почивающую на корабельной кнехте^>1, вихрем устремился к ней, по пути обливаясь парфюмом и завивая усы щипцами. Что ж, на первое время будет и на кофейни, и на проезд в экипаже, и даже на бриллиантин. А дальше? А дальше видно будет…

На первом этаже доходного дома великоименитого купца Стахеева была духаня – трактирчик одного турка, по соседству банное заведение братьев-греков, а подле него ещё мельче комнатушечка – портняжная. Да, от отца Семечкин унаследовал и дельце не плохое, только вот толку дать не смог. Но портной он был рукастый, из всех остатков негодных тканей, портьер старых, лоскутов и обрезок мог сшить любому вельможе парадный выходной костюм или даже бальное платьице для любой капризной дамочки. И при том, что даже эту кроху он не раз закладывал, всякий раз спасался от торгов. Правда, чужими деньгами, которые брал как должное и никогда обратно не отдавал, хоть и клялся каждым апостолом по отдельности. И кто вы думаете, ему эти займы выдавал? Его помощница, подмастерье так сказать. Звали её прекрасно – Аврора, что значит заря утренняя. Может, не такая она была красотка, но черты приятные, нежные, тёплые, как майские луга. Ручки имела золотые, как и сердце. И естественно, любила этого негодяя, это чучело непотребное, этот сморчок раздавленный, эту собаку блудливую! Вот придёт он, как обычно, по два раза на неделю – сначала и с конца, как всегда, хмурый, недовольный, голова-то ведь болит после гулянок. И вечно со шлейфом всевозможных дамских парфюмов, даже ещё белила дамские с губ и щёк необтреслись. А она жалеет его, и сутками напролёт штопает да намётывает, кроит да раскраивает, чтоб хоть заказчики были довольны и вновь приходили, приносили деньги. Приходят, приносят, только бестолку – всё ж проматывает этот прохиндей лжефранцузский. А однажды он даже обидел её сильно, только по дурости своей, не знал он, что заденет её чувства тайные. Пришёл к нему друг, на костюм мерки снимать, так что-то разговорились они о дамах. И у нашего Аполлония была знакомая, которую знал друг его. Дочь генеральская, Аннушка Светлозарова. Вроде молода, вроде одинока, вроде приданное за неё дают, что голова кругом идёт. Ну подумаешь, причёска у неё что гнездо птичье, и лорнет всё время к лицу приставляет, ну может, слегка на один бок косит и носик длинноват. Но всё же, достоинств у неё больше. Так тот друг и говорит Семечкину: «Женись! Женись, и по долгам расплатишься. С генералом породниться, что с царём по променаду пройтись – все полезные знакомства тотчас же заимеешь. Тогда и отсрочки на займы увеличат, и проценты снизят, и может даже, в рулетку отыграешься». В этот момент и Аврора была в помещении, над горжеткой одной корпела, и конечно же, весь этот разговор слышала. На добрый совет друга Семечкин вздохнул, и не сразу ответил: «Нет. Нет, и ещё раз нет! И есть у меня на то две важные причины. Первая, это конечно же география. В случае женитьбы моей на Аннушке носатой, пришлось бы переезжать в Петербург. Допустим, мода там не плоха, и светские вечера на уровне, но вот погода… Дрянь дрянская! Пришлось бы всё время поддевать что-нибудь шерстяное, а я ненавижу, когда тело колит чужой волос. Второе. Второе, друг мой, это то, что де-муазель Аннушка, допустим, интересна мне как человек. Но не интересна мне как дама». На такие слова друг Семечкина смутился, мол, как так бывает, что как человек интересна, а как дама – нет? На это Семечкин не задумываясь бросил, что есть такой типаж женщин, которые сродни собакам при хозяине. Умные, преданные, всё время рядом, всё без слова единого понимают и глаза у них исполнены мудрости. Поговорить о птичках, новых поэтах, справиться о новостях – для таких вещей созданы такие дамы. На большее – ни-ни. Нет у них какой-то нежности, нет у них и остроумия, один простой каркас да перья без изысков. Ничего в этом плохого, конечно же нет, но всё же, лучше брать ткань по назначению, ведь из дерюги нельзя сшить ампирный chemise