Я положил голову на какую-то рогожку. Картинки в голове метались, будто болиды на гоночной трассе. Я проваливался в сон, просыпался. Иногда, казалось, от меня исходит исподний пар, потом, наоборот, леденел, как в морге. На рассвете наконец смог осмотреться – большой подвал, казалось, зажиточного дома. Только обильные запасы давно закончились. Остались лишь две стеклянные банки с неясным содержимым. Ощущение дикого голода мешало думать. В последний приём пищи… мы пили кофе… с Ней… В её глазах я видел лишь жалость. Возможно, любовь там тоже была… Но что я знаю о любви? Она смотрела на меня и говорила: «ты ешь-ешь». Словно подливала воду в море, – я не чувствовал ничего – ни к ней, ни к жизни… Потом – синхронное топтание и посадка в автобус. В него мог сесть кто-нибудь другой. Мало ли людей на остановке?
Я взял одну из банок. Вооружившись тупым ножом, лежащим тут же, потратил с десяток минут и всё-таки открыл. Непонятные бобы в плесневелом соусе напоминали внутренности покойника. Однако я съел почти всю банку, получив удар по кишечнику. Меня начало мутить, и муть, поднимаясь через всё тело, добралась до мозга, отправив меня в пространное состояние. Если бы в этот момент кто-то спустился в подвал, я не смог бы объяснить, кто я и что здесь делаю.
Вдруг раздался скрежет. В приоткрытое подвальное окно влетела ворона и вперила в меня свои чёрные глаза-пуговицы. Через несколько секунд, она медленно развернулась и выпорхнула. Я подошел ко второй двери, ведущей в жилые помещения, и с удивлением обнаружил, что петли совсем проржавели. Дёрнул, – дверь упала мне на плечо, осыпав кусочками старой краски и прогнившего дерева. Я прислонил её к стене и зашёл в дом. Здесь когда-то было уютно. Но уют безвозвратно исчез. Картину, лежащую на полу, покрывала пыль. Сверху – тёмный квадрат на обоях и большая головка гвоздя. Я поднял картину, на меня взирала угольная бездна с двумя зелёными точками, похожими на глаза, – то ли шахта с двумя мерцающими фосфорными огоньками, то ли чёрная как смоль кошка. Словно две виноградинки бросили в битум. И они лежат теперь, смотрят куда-то вглубь, будто не замечая никого. Половые доски отражались едва уловимым скрипом. Напротив комода висело зеркало в ажурной деревянной раме. Стекло разошлось сеткой трещин. Издали они показались паутиной, но вблизи я увидел несколько своих отображений, будто мою сущность разделили на несколько несоразмерных частей, и теперь они, обособленно друг от друга, путешествуют по мирам, каждая заходит в свой дом… Я попятился, пока не упёрся в лестницу, стоявшую у стены, и уже собирался было выйти на улицу, как вдруг с громким звоном упала подвальная дверь. Я так сильно вздрогнул, что задел банку на столешнице. Банка упала с отвратительным шумом. Крышка звонко покатилась. Из банки высыпался белый порошок, похожий на соль… Я спустился в подвал и лоб в лоб столкнулся со старой женщиной, облачённой в замызганный халат. Лицо её перекосилось от ужаса. Морщины углубились, будто поверхность плохо уплотнённого грунта, размытого весенними ручьями; глаза почернели, рот открылся, оголив редкие, почти что младенческие зубки.