не броситься под поезд в никуда,
и доказать ценой конца такого
ужасного, что ей одной всегда
лишь жил среди безумия людского.
А.Петренко, 1998
Алоизий изучал жизнь Лили, ее социальные сети, контакты, знакомился с родителями и детьми, чтобы быть ближе. И непременно давал обратную связь своим находкам:
Несколько часов смотрел твои фотографии… Особенно понравилась та, где ты с фантиками… Ты слишком красивая и загадочная для меня… Я тебя боюсь, особенно твоего испепеляющего хищного взгляда слегка раскосых карих глаз и твоего роскошного тела восточной богини-матери. Быть может, это не страх «себя настоящего», а архетипический страх Анимы-женщины, как сказал бы К.Г.Юнг, страх сумасшествия, лиссофобия, как сказал бы коллега (этот страх встречается преимущественно у эндогенно-процессуальных пациентов).
Я очень рад, родная, что есть человек, который готов и может слушать меня (замечу в зал, как в театре, что тот, кто говорит, т.е. я, «половой истекает истомою»). Также мимоходом отмечу, что вся моя словоохотливость вполне подпадает под определение регрессивной синтонности (аутизма наизнанку по А.С.Тиганову), которая, как пишут в учебниках, есть один из симптомов негативных шизофренических расстройств.
Ты ужасно требовательна и решительна, а я очень слаб и стараюсь компенсировать этот свой недостаток лисьей изворотливостью. Но ты все видишь, ты настаиваешь… А я, родная, не могу изменить себя, те дуновения смелости, которые ты отметила, были слишком мимолетны, они совсем «не отражают мою сущность», их можно объяснить состоянием, которое сродни поэтическому вдохновению. Единственная смелость, которую я позволяю себе (неверное слово), которая появилась у меня с годами (в некотором роде в этом есть и твоя заслуга, я знаю), эта смелость по отношению к своим чувствам; ее еще можно назвать самокритикой. Все другие смелости, которые появились у меня в последние дни, принимают форму дисфории и каких-то психопатоподобных состояний: поругался с ответственным администратором на работе, оскорбил приятеля, на которого давно имел зуб (и который, правда, обвинил меня в неадекватности), пнул ногой любимого кота, который хотел ласки. И во всех трех случаях очень сожалел впоследствии.
Как я завидую твоей смелости («А ныне – сам скажу – я ныне – завистник. Я завидую; глубоко, мучительно завидую. О,Моцарт, Моцарт», Пушкин