– Илья Васильевич, миленький, я не знаю, что и сделать для вас…
Подбежала к нему, свалила на диван и стала целовать. И он стал ей отвечать, прижав её к себе. И она затихла, стала сопротивляться его объятиям:
– Илья Васильевич, ну не надо, не надо этого…
Потом рванулась, и он отпустил её. Маша встала, поправила волосы.
– Нехорошо это, Илья Васильевич, если б по любви, тогда да. А так покупать меня не надо.
– Я люблю тебя, Маша! – вырвалось у него.
Она расширенными глазами посмотрела на него и сказала с грустью:
– Если б я любила вас!.. Я обожаю вас как отца, но я не люблю вас. Я мечтаю выйти замуж. А так нет… – она сняла колье и деловито стала работать, наводя порядок и мурлыкая мотив какой-то грустной песни. Потом она ушла, молча, оставив в шкафу всё только зимнее.
Он ходил злой по комнате и думал: «Неблагодарная, за такие подарки, что ей, трудно лечь один раз…» И всё-таки купил ей брошь.
Маши долго не было. Уставший и опустошённый, он как-то шёл от одной женщины и, вспоминая, думал: «Всё хуже и хуже она встречает меня, неприветливо». А после короткой вспышки желания у него пропадает охота любить её. И он с ужасом подумал, что скоро будет бояться встреч с ней. «Дожил, долюбил, скоро и сил не будет прижиматься к ней. Эх, жизнь, в мои ли годы влюбляться? Жить спокойно надо. А вот Машу я, наверное, любил бы до безумия». И при мысли, что он мог обладать молодой красивой женщиной, у него всё пело внутри. Он счастливо смотрел на мир, ему казалось, что дома, к которым он привык, называя их ульями с попорченной краской, как-то обновились. И асфальт был чище, и люди какие-то все оживлённые, весёлые.
«Невероятно», – проговорил он вслух. Воспоминания о Маше наполняли жизнью его душу, и он шептал: «Мы ещё поживём». А она всё не приходила и не приходила.
Раз он увидел Машу возле одного дома. Он нырнул в подъезд дома напротив и вздрогнул, когда из дома вышла она с парнем, счастливая, с опухшими губами, видно, от желания, и с блеском в глазах. Тот, молодой, потянулся на ступеньках перед домом, она подошла, прижалась к нему всем телом, чуть склонив голову набок, и они медленно пошли к парку. Илья Васильевич – за ними следом, сгорая от ревности, шепча глухо и зло: «В моих нарядах! Я люблю её, я потратился на неё, и никто не смеет, кроме меня, её любить». Молодые люди вошли в парк и пошли вокруг большой клумбы. А он посмотрел им вслед и решил встретить их у другого входа. Быстро, как может старик, обошёл парк и встал у входа с бешено колотящимся сердцем. Сейчас он скажет, сейчас он всё выскажет… Хотя не знал, что сказать. Только понимал, что от ревности он готов сказать ей что угодно.