– Сядь. Раз уж я тебе так противен, то ничего от тебя не требую. Одевайся.
– Я не оденусь, мне ничего от тебя не надо.
Она села на стул молча, снова грянула на себя в зеркало. Хрупкая, без платья и блеска золота, она выглядела какой-то обиженной и никому не нужной, беззащитной. И ей стало жалко лишаться всего, от чего она была минуту назад радостной и счастливой. И снова слёзы.
– Не плачь, – подсел он к ней, – одевайся и иди. – Она уткнулась ему в грудь и сказала откровенно.
– Я… я, мне очень жаль их и тебя очень. И я бы с тобой расплатилась, только не считай меня… нехорошей женщиной.
– А я и не считаю.
– Если б ты сказал, признался мне, всё было иначе. Я любила тебя как человека, а ты меня…
– Разве я тебе противен?
– Нет, нет, – сказала она – Как можно?..
– Тогда одевайся и иди.
Она встала, взяла платье и, глядя на него, как он внимательно смотрит на неё, вдруг спросила:
– Я тебе нравлюсь?
– Да, очень, очень!
– И ты меня любишь?
– Да.
– Я согласна. – Она взяла и положила платье на диван. – Мне очень тяжело на это решиться, но я должна, и ты должен меня понять.
– Я понимаю.
– Нет, ты не понимаешь. Ты говоришь, что любишь меня, но поступаешь, как эгоист. Не думаешь, как я пойду, ведь я так привыкла к этим нарядам. Я всё это время думала о них, видела себя в них.
– Бог с ними, с этими нарядами.
– Я женщина, Илья Васильевич, мне без нарядов не прожить.
– Ты думаешь о них…
Она с удивлением глянула на него.
– Илья Васильевич, миленький!..
Она хотела сказать ему, что годы его сочтены, что он уже не любовник, а она ещё молодая и намерена завести детей, что она повстречала человека, который ей очень нравится, и она намерена быть его суженой. Но как сказать ему, не обидев? Она сидела на стуле, чуть откинувшись. А он встал перед ней на колени и положил голову на её колени, чувствуя мягкость её ног. Она положила руку ему на голову и, перебирая пальцами его длинные седые волосы, думала, как ей быть. Она по-своему любила этого человека, который так хорошо к ней относился, делал подарки. Конечно, как мужчина он был стар для неё, и она понимала, что о семейной жизни и мысли даже не должно быть. И оттого, что этого не будет никогда, она всхлипнула.
Крупная слеза упала ей на руку. Она посмотрела на неё и приняла решение: «Надо дать ему понять без слов, что между ними большая разница во всём. Да, они оба любят Чехова, без восторга читают Толстого, но ведь есть и другая жизнь. И он должен это понять».