Подобно многим областям, которые она в себя включает, эту новую науку о разуме можно рассматривать с разных точек зрения: как противовес бихевиоризму, как новые горизонты в психологии или как то, что комментатор «New York Times» Дэвид Брукс высокопарно провозгласил «новым гуманизмом» и «новым очарованием»:
Это связано с изучением разума во всех этих областях исследований, от нейронауки до когнитивных ученых, поведенческих экономистов, психологов, социологиов; мы совершаем революцию в сознании. И когда мы синтезируем всё это, это дает нам новый взгляд на человеческую природу. И это далеко не холодный материалистический взгляд, это новый гуманизм, это новое очарование. [68]
Брукс, как и многие не связанные с наукой люди, часто использует слово «революция», говоря об этой новой науке о разуме, но по крайней мере один эксперт, психолог Джастин Барретт, этим недоволен, поскольку «мы должны разобраться в наших «революциях». То, что Брукс называет «когнитивной революцией», в основном некогнитивно»[69].
Комментарий Барретта технически верен. Как он объясняет, «когнитивная революция была, прежде всего, связана с познанием, а не с мозговой активностью» – другими словами, речь шла о функциях мозга (познании), а не о клетках мозга (нейробиологии). Своим рождением когнитивная наука обязана озарению, что компьютерную обработку данных можно использовать как метафору для понимания решения проблем человеком, хотя эта область по‐прежнему в основном занимается изучением обработки информации человеком, а не самим сознанием, которое является одновременно Святым Граалем и самым сложным элементом в новой науке о разуме. Однако образ революции слишком привлекателен для тех, кто находится за пределами научных дисциплин, кто, подобно Бруксу, осознал масштабы этих кардинальных изменений в психологии и начал представлять, что это предвещает для всех нас, как индивидуально, так и для общества в целом.
Критики из академических психологических кругов утверждают, что когнитивная революция вообще не была революцией, потому что она не соответствовала определенным ее критериям. [70] Но, по словам покойного философа науки Томаса Куна, судя по динамике, которая обозначила смену парадигмы, когнитивная революция не только произошла, но и эффективно расчистила игровое поле. Предметы, ранее считавшиеся недостойными изучения из‐за их «внутренности» и, следовательно (что наиболее вопиюще для строгих бихевиористов), невозможности непосредственно наблюдать и измерять их, внезапно были допущены к обсуждению. Важно отметить, что эти предметы включают в себя те самые качества, которые делают нас наиболее человечными: эмоции, сопереживание, память, желание, воображение, рефлексию, проекцию, креативность – и музыку. Всестороннее исследование бесчисленного количества причин, по которым произошло это огромное упущение в современной психологии, выходит за рамки этой книги, но негативные последствия этого изгнания ошеломляют, если рассматривать их в совокупности, что, по общему признанию, гораздо легче сделать теперь, когда они отражаются в нашем коллективном зеркале заднего вида.