Стивен Пинкер объясняет опущение эмоций в начале когнитивной революции ничем иным, как банальной «гиковостью[71]». «Это были занудные ребята, интересовавшиеся занудными аспектами познания, – объясняет он. – Дело не в том, что наши эмоции не являются интересными темами для изучения, просто это были не те темы, которые их интересовали».[72] На это бойкое объяснение (о, эти безэмоциональные, рациональные ученые!) было бы легко купиться, если бы не наше нынешнее затруднительное культурное положение: мы увязли в трясине бихевиоризма, одновременно затравленные возвеличиванием рационального мышления как вершины человеческой мудрости и терзаемые фантомами изгнанных эмоций. И можно только поражаться полнейшей бездушности этого заявления Б. Ф. Скиннера: «Мой ответ на вопрос Монтень [ «Как жить?»] шокировал многих людей: я бы скорее похоронил своих детей, чем свои книги».[73] Истинный шок от этого комментария заключается в его постоянстве, поскольку он был произнесен не импульсивно в прямом эфире, а написан самим Скиннером в его автобиографии.
Пинкер жаловался, что «большая часть научной журналистики сегодня враждебна к ученым», высказывая мнение, что «существует презумпция виновности ученых, что они <…> экспериментируют на невинных жертвах или обмануты фармацевтическими компаниями, заставляющими их создавать лекарства, которые нам не нужны».[74] Но у нас есть основания опасаться науки, которая отреклась от эмоций, и задаваться вопросом не только о том, что было потеряно в результате их изгнания, но, что еще более печально, о том, какой ущерб был нанесен их изгнанием из массовой психологии на протяжении большей части прошлого столетия. Горькая ирония заключается в том, что, хотя Гарвард и сыграл главную роль в начале когнитивной революции, другим его наиболее заметным продуктом в ту же эпоху был некто Теодор Джон Качинский.
В период с 1959 по 1962 год Качинский в составе группы из двадцати одного студента добровольно участвовал в психологических экспериментах, проводимых в Гарварде, конечная цель которых была абсолютно не ясна. Метод заключался в создании экстремальных условий интенсивного психологического стресса. Биограф Качинского, Алстон Чейз, утверждает, что жестокость этих экспериментов надломила разум Качинского и породила в нем бурлящую ненависть к науке, которая десятилетия спустя так ужасно проявилась в альтер эго Качинского, «Унабомбере».