Дядя сидел на подоконнике и пил молоко уже второй час. Вечерело. На улицы выходил народец в рубашках с короткими рукавами, колясками и пакетами, а дядя, глядя на вечернюю толпу грустнел с каждой минутой, но молоко пить не прекращал. – Дядя, я тебя вижу насквозь. – прозвучал вдруг строгим тоном незнакомый голос. – Кто это ты? – спросил дядя. – Я твои лёгкие. – ответили лёгкие.
Дядя прекратил пить молоко и начал думать, но тут же прервал себя, потому что, наверное, лёгкие видели его мысли, поэтому дядя постарался не читать в голове мысли, но это его только сбило и мысли стали сами читаться.
– Хотел сказать, дядя, кое-что. – вновь раздался голос. – Да, да, что? – ответил дядя. – Я смотрю на тебя дядя, уже давно и мне всегда было интересно, почему ты не кавалерист? – А почему я должен быть кавалерист? – Мне так кажется. – ответили лёгкие.
И дядя всё понял, прекратил пить по вечерам молоко, сидя на подоконнике, записался в кавалерийский отряд, ему дали лошадь и с тех пор по вечерам он скакал на лошади по широкому полю, а солнце каждый раз обнимало его улыбающееся лицо.
Над антресолью квартиры Карманчиковых был сплошной, монолитный потолок. Стяжка, говорили мастера. Красота, говорили гости: бывшие одноклассники и группа коллег, заходившие на поцелуи, чаёк и коньячок в пятничные, спокойные вечера. Средний возраст семьи Карманчиковых колеблился в десятых числах тридцати трёх. Возраст опасный, наводящий на размышления, коими и были заняты умы самых прогрессивных членов фамилии, и потому, что размышления были тяжёлые, приходилось обращаться к мудрости веков. Века к вопросам были готовы и частенько завершали полилоги зычными заклинаниями про камни, мох и куда-то текущую воду. Аргументация была железна, обоснование было бетонным – на железобетонном каркасе идеи о хранении энергии зиждился их покой.
Над антресолью квартиры Карманчиковых, над спокойным небом потолочной стяжки были перекрытия, а над ними, согласно документам, росли и беспорядочно перемещались беспокойные атомы хозяйства одинокого и свободного артиста мира и гражданина сердца – Асклепия Бермундовича. Однажды он ходил за банками, и кое-чем ещё, но рассказать, что там с чем и почему уже не получается.
Был как-то Константин и всё ему было так понятно, что общался он со своими одноклассниками только присказками и метафорами, за это его часто били и называли рыжим, но это он тоже всё понимал, поэтому не обижался, и вообще он, наверное, никогда не обижался, до тех пор, пока девочка из параллельного класса не начала понемногу воровать его части. Сначала палец украла, потом бровь, и совсем стало Константину обидно, потому что этого уже он не понимал, а если уж он не понимал, то было понятно, что никто не поймёт, а девочка эта будто даже не замечала, а Константин то исчезал. Через половину апреля от Константина уже и ничего не осталось, только позвоночник без трёх позвонков, сердце с клапаном и нога. Тут уже, конечно, он не выдержал, припрыгал к этой девочке, смотрит на неё, а сердце пропало, и сразу же за ним позвоночник, и ногу тоже отняли, и стоит вроде Константин, а вроде и нет, вроде бы смотрит на девочку, а девочка на него, и всё. Но тут, казалось бы, всё, а может и наоборот, потому что девочка ему говорит вдруг – «Зачем ты похищаешь части мои, мальчик, вчера ещё оставалось у меня сердце, нога, да позвоночник, а сейчас посмотрела я в глаза твои, и ушло моё сердце, а с ней и позвоночник и нога.» И тут Константин конечно же бы всё понял, если бы не наоборот, потому что не было уже Константина, а был только звенящий весенний вечер, сквозь который пилотировали эскадрильи причерноморских цикад, отблёскивая хитином свет тёплых фонарей, и не было больше девочки, а был только кое-где искривившийся школьный забор, тишина, которую хранили тени от гаражей на пустынной опушке школьной территории. И тогда Константин, который не мог ответить словами, потому что слов таких не было, приблизился к девочке и обнял её всем своим теплом, запахом и домом и сказать бы, что вернулись они в себя и получили обратно свои мышцы, кости и уши, если бы не наоборот, потому и не было больше никогда ни Константина, ни девочки, а только каждый вечер Константин возвращался домой и его встречала девочка, если только не наоборот, когда девочка возвращалась домой, а её встречал Константин.