Он замолчал, глядя куда-то сквозь меня. Я пытался сосредоточиться на его словах, но мысли путались, ломка накатывала волнами.
– Представьте, – продолжил он тише, – Вы годами работаете с людьми. Вместе ищете ответы, спорите до хрипоты на семинарах. Знаете, как у Джона загораются глаза, когда он нащупал новую идею. Как Мария всегда находит ошибки в ваших выкладках… А потом, один за другим, они уходят в систему.
– Но ведь… связь… – я с трудом подбирал слова.
– Поначалу мы пытались сохранить диалог. Отправляли работы, получали отзывы. НЭИ анализировал их за доли секунды – миллиарды симуляций, безупречный анализ. Всегда находил, почему идея не сработает. А мы продолжали писать, надеясь, что за этими идеальными ответами всё еще наши друзья…
У меня болела голова, я начинал злиться. Какое ему дело до других ученых? Почему он так о них рассказывает? Я совсем не понимал, о чем он и к чему ведет. Я мысленно запросил НЭИ пропустить диалог.
– Но тех кого я знал, больше не было. Научный диалог пропал. Остались лишь ответы от НЭИ. – он горько усмехнулся. – Многие из оставшихся тоже сдались. Не потому что разуверились в науке. Просто… наука – это диалог. Живой, настоящий разговор умов. А когда твои собеседники один за другим растворяются в системе… – он не закончил фразу.
«Растворяются в системе…» – я машинально повторил эти слова, и что-то изменилось. Злость ушла, стоило только вспомнить о системе и той безмятежности, что она дарила. Но внутри всё равно росло какое-то новое, странное чувство, которое я никогда не испытывал.
– Но разве счастье – это плохо? – спросил я, чувствуя, как привычная уверенность начинает таять.
– Вы ещё ребёнок, – устало произнёс он. – Я не хочу с вами больше говорить. Мы из разных миров.
– Вы явно не счастливы! – вырвалось у меня. – Я вам ничего не сделал. За что вы так со мной? Я хочу помочь людям!
– До свидания, – только и сказал он, отворачиваясь.
Я ушёл, чувствуя странную пустоту внутри. В его мотивах не было злости – что-то другое, более глубокое и сложное, чего я пока не мог понять. Его слова о жене, о настоящей любви и боли осталось во мне эмоцией, я долго потом вспоминал этот разговор и думал о том, что он мне сказал.
***
– Нью, ты обидел Марту, – сказал Эл, качая головой.
– Я просто сказал, что ее пирог не вкусный, – безразлично ответил я, но лицо Эла все еще было недовольным, и я продолжил: – В системе еда появлялась такой, какой я хотел её видеть. Почему здесь нужно есть то, что приготовили другие? И все вокруг делают вид, будто это что-то особенное, и я почему-то еще должен быть за это благодарен.