Уголки губ дрогнули.
– Да, Ваше Величество, – ответила я своему отражению в наполированном мраморе.
– А их послы – проявление высокомерного снисхождения. Насмешка! – вспылил Авриил и ударил кулаком по широкому подлокотнику каменного трона. Волна горячего воздуха вылетала из-под его руки, обдавая жаром неприкрытую кожу. – Я прав? Арэт.
– Да, Ваше Величество.
Прямая спина, расправленные плечи, твердые ноги – сплошной стержень. Именно такой Ворон должен стоять рядом с королем Аракана, и каждая частичка моего тела к этому стремилась.
– Гарэт.
Назвал по имени – злится.
Подняла голову.
Авриил прожигал меня темно-карими глазами и недовольно раздувал ноздри, но это не портило броской красоты его прямого носа. Его вдумчивый взгляд смотрел сквозь меня. Король злился на образы в своих мыслях и невольно скрипел челюстью, представляя между зубов их кости. В такт скрипу, мелкая проседь на его короткостриженых висках ловила свет свеч, но лишь его крупицу – весь остальной свет поглощали непроглядно черные волосы, небрежно зачесанные назад.
– Сопроводи посла.
– Поняла вас, Ваше Величество.
Ночной Бакатар пронизывали вены тускло освещенных улиц. Они ветвились между силуэтами низких каменных домов и чернеющих крон деревьев. Погода трепала густые лиственные шапки, и фонарщик торопился поскорее зажечь последние высокие фонари центральных улиц столицы.
Первые робкие капли застучали по светлой черепице. Они нарастали вместе с приближающимся цокотом копыт и поскрипыванием колес замученной крытой повозки.
Старая деревянная крыша кареты тихо треснула. Обычное дело для подобной развалюхи – ничего удивительного. Экипаж продолжил путь и вскоре миновал главные ворота Бакатара.
– Срань, – тихо ругнулась я, плотнее кутаясь в промокший шарф. Вода заливала глаза, а подлый ветер то и дело пытался снести мое маловесное тело с повозки.
Дождь стих ближе к полуночи. Голые скалы и горная тропа холодно сверкали глянцевой влагой. Стук колес уходил эхом по каменной стене справа и тонул в глубине рваного утеса слева. Тело потряхивало в невольных приступах дрожи, побуждая меня подвигаться – перестать изображать недвижимую каменную птицу, вцепившуюся в крышу экипажа. После нескольких часов отказа, я решила, что пора, – можно пойти на уступки продрогшему нутру.
Отозвав от кончиков пальцев рук и ног магию и дождавшись, когда ее цепке корни покинут отсыревшее дерево, я торопливо размяла зудящие пальцы и подтянулась к краю – ближе к кучеру. Нож покинул пригретое местечко у моей поясницы, но тут же вернулся в тепло: густое, горячее, пульсирующее.