Воинственности Ядвиги и Таньки я сейчас не разделяю и думаю, что пыл нужно умерить. Во-первых, никуда на фронт не рыпаться, а если в госпиталь – то тыловой. Во-вторых, нужно вообще подождать периода нашего наступления. Сейчас они пропадут на фронте обе, не оказав даже никакой пользы. Действовать нужно осмотрительно. Мы переживаем тяжелый период войны. Будет лучше, когда все понадобятся, а сейчас впереди должны работать люди с опытом, иначе они бесполезны.
Со мною сейчас связь ненадежна. А вообще судя по тому, что я сейчас вижу на дорогах, письма могут идти и два, и три месяца и даже совсем не приходить. Боюсь растеряться. Например, о Болеславе ничего нет, – видимо, остались у немцев, так как их район был занят неожиданным налетом. Если это так, – вряд ли они выживут. Дочка его, наверное, эвакуирована куда-нибудь из Киева с университетом.
Сегодняшние сводки говорят о критическом положении Москвы и Харькова, – боюсь, что следующая очередь Ярославля. Сейчас наши силы еще не могут быть введены в действие, и приходится отступать. Но это ненадолго. Быть может, и до Волги, но все равно мы перейдем в наступление. Если не зимой, то весной. Ведь большую роль должны сыграть наши лучшие два русских генерала – январь и февраль. Их наступление неудержимо.
В Майкопе с питанием ничего, – живем в основном на столовой, подкармливаемся у хозяйки.
Здесь в дороге вижу дикую дороговизну, спекуляцию и восстановление старых кулацких традиций – обмен колхозниками хлеба на пианино. Думаю, мои голодуют.
У Ванды, видимо, то же самое. В то же время в полях и на станциях видишь брошенный проросший хлеб, овощи и проч. Эх, велика и обильна, но порядку в ней нет до сих пор. Работать нужно. Зверски работать и бороться.
Если Ванда будет куда-нибудь переезжать, – всегда, если не сообщит, можно узнать через Переселенческое бюро.
С партией у меня еще не закончено, – не утвердило еще бюро, а поездка затягивает этот вопрос.