– Какие заведения? – спросила Лера.
– Психбольницы, – уточнил Максим. – Напомню: мой отец – психиатр. Он работал там лет десять-пятнадцать назад, не припомню точно. Я еще в школу ходил. А потом он защитил докторскую, ушел оттуда, больницу и закрыли. Из-за аварийности здания.
– Здания, напомню, в котором мы сегодня будем бродить, – заметил Славик.
– Его не снесут, – продолжил Макс, – но и заниматься им никто не будет. Этому дому лет двести, а то и больше. Раньше так делали: отобранные у богачей усадьбы адаптировали под детские дома, под туберкулезные центры, под психиатрические клиники. До сих пор по области есть старинные усадьбы, являющиеся архитектурными памятниками, в которых лечат душевнобольных. Это я от отца еще знаю.
– Да, это правда, – сказала Лена, – у меня одноклассница в таком месте лежала. В четырнадцать лет хотела вены вскрыть… Ее на скорой в реанимацию, в чувства привели – и в дурку. Месяц там пролежала. Потом мы с ней в интернете нашли информацию о том месте: оказалось, это – усадьба каких-то князей. Вот так вот. Мажоры того времени хоромы строили, чтобы потом в них суицидников лечили.
– На самом деле, ничего смешного, – серьезно сказал Макс.
– А я и не смеюсь, – ответила Лена. – Это вообще тема несмешная.
– Зато нам с вами предстоит сегодня побродить по старой усадьбе, которая, к тому же, еще и служила психбольницей! – воодушевленно прикрикнул Славик. – Вы представляете, что там в том квесте для нас должно быть заготовлено? Я рекомендую прикупить памперсы или хотя бы прихватить с собой запасные штаны.
– Да, будет весело, – как-то невесело сказал Максим.
– Спасибо за подарок, – улыбнулась Лера и поцеловала Макса в щеку.
– С днем рождения, – ответил он.
Аня открыла глаза. Она была в изоляторе. Снова. Здесь, казалось, ее ум прояснялся, потому что ей реже делали уколы, меньше давали таблеток – о ней здесь словно забывали. И ей это нравилось. Да, она не могла пошевелиться, саднили натертые уже не впервые раны, но она была одна. Хотя не совсем: тени ее не покидали. Но они и не душили ее. Они прятались под кроватью, и Аня это знала. Боялась ли она их? – да, определенно боялась. Но они уже стали неотъемлемой частью ее жизни, ее существования в этом проклятом месте.
Она не знала, была ли жизнь за этими стенами. Кажется, была. Но та жизнь стиралась из памяти. Ей постоянно твердят, что все, о чем она говорит: ее дети, ее недочитанная книга, тени, которые преследуют ее – это все фарс, видения, галлюцинации. Потому что она – больна. И Аня вынуждена верить, ведь она не знает альтернативы, не имеет иной реальности. Но потом, засыпая, она снова видит ползущие к ней черные полосы, которые жаждут поглотить ее. Вот бы спрятаться от них под одеяло, но в изоляторе нет одеяла, а руки привязаны к кровати. Дважды в день приходит санитарка, чтобы накормить и помочь сходить в туалет. Дважды в день приходит медсестра, чтобы сделать укол, от которого не хочется ни есть, ни ходить в туалет. Хочется только спать и видеть сны, которые смотреть безумно страшно.