Я рассмеялась – коротко, чуть раздражённо, но честно.
– Знаешь, ты очень…
– Осторожно, – перебил он, глядя в упор. – Сейчас опять комплимент будет, и придётся хамить в ответ.
– Тогда ладно, – кивнула я. – Оставлю оценку на потом. Вдруг у тебя вторая сторона души повежливее.
– Вторая занята. Играет на гитаре.
И дверь за мной закрылась.
Я захлопнула за собой дверь и буквально сбросила себя в комнату.
Холсты остались у стены, коробка с красками открыта, но я плюхнулась прямо на ковёр – звёздочкой, лицом вверх, руки в стороны.
– Бука, – протянула я в потолок. – Ну просто форменный бука.
Саркастичный, хмурый и, наверное, питается грустью.
И ещё у него слишком правильные скулы.
Для буки это вообще законно?
Лето было в самом разгаре, но кондиционер тихо гудел, распространяя прохладу. Ковёр оказался идеальным – мягким, как взбитые сливки, только пушистым. Я зарылась в него щекой, закрыла глаза и выдохнула.
– Я приехала, чтобы рисовать, а не воевать. Неужели так сложно просто сказать: «Привет, Милана, рад знакомству»? Ну ладно, хотя бы «Привет, не мешай жить». Хотя бы…
Я снова закатила глаза, на этот раз в никуда.
Но почему-то улыбалась.
То ли от ковра, то ли от солнца, то ли от того, как нелепо всё началось.
Ну ничего, мы ещё подружимся. Даже если он будет рычать, как ежевечерний металл в наушниках. Я оптимист с кистью в руке и тёплыми пятнами на щеках.
Снизу донёсся чей-то смех – кажется, мама с Сергеем обсуждали мебель.
А у меня был ковёр. Кондиционер. И война миров по имени Лев.
Утро выдалось ленивым, как варенье в банке – сладкое, тягучее.
Я спустилась на кухню, в легкой футболке и с растрёпанным хвостом, и в лоб получила ароматом свежих блинчиков. Мама стояла у плиты, Сергей листал новости в телефоне, а за столом уже сидел он.
Лев.
Хмурый, как будто всю ночь спорил с совестью и проиграл.
– Доброе утро, – сказала я, стараясь звучать бодро.
Он кивнул, не глядя.
Но потом всё же бросил в мою сторону взгляд и произнёс:
– Надеюсь, сегодня ты не будешь оскорблять ковёр. Он тебе вроде ничего плохого не сделал.
Я застыла, прикусив губу.
Мама обернулась с ухмылкой:
– Что, Миланочка, опять вслух разговаривала?
– Это был… творческий акт, – буркнула я, заливая себе чай. – Очень важный. А подслушивать некрасиво.
– А кричать на ковёр – это изящно? – Лев поднял бровь. – Ты его звала букой. Или это мне досталось?