В смирительной рубашке. Стихи первых парижских лет - страница 17

Шрифт
Интервал


Но почему так сладко отступая
Закрыть глаза. Как хорошеет спящий
И от него стихает боль тупая

1924

28

Стояли мы, как в сажени дрова,
Готовые сгореть в огне печали.
Мы высохли и вновь сыреть почали:
То были наши старые права.
Была ты, осень, медля, не права.
Нам небеса сияньем отвечали,
Как в лета безыскусственном начале,
Когда растёт бездумье как трава.
Но медленно отверстие печи,
Являя огневые кирпичи,
Пред нами отворилось и закрылось.
Раздался голос: «Топливо мечи!»
К нам руки протянулись, как мечи,
Мы прокляли тогда свою бескрылость.

29

Вскипает в полдень молоко небес,
Сползает пенка облачная, ёжась.
Готов обед мечтательных повес:
Как римляне, они вкушают лёжа.
Как хорошо у окружных дорог
Дремать, задравши голову и ноги.
Как вкусен непитательный пирог
Далёких крыш и чёрный хлеб дороги.
Как невесомо сердце бедняка,
Его вздымает незаметный воздух,
До странного доводит столбняка
Богатыми неоценённый отдых.
Коль нет своей, чужая жизнь мила,
Как ревность, зависть родственна любови.
Ещё сочится со бревна смола,
Из мертвеца же не исторгнешь крови.
Так беззаботно размышляю я,
Разнежившись в божественной молочной.
Как жаль, что в мать, а не в горшок цветочный
Сошёл я жить. Но прихоть в том Твоя.

«Вскипает в полдень молоко небес…»

Вёрстка с правкой Н.Д. Татищева

30

Как замутняет воду молоко
Печаль любовь тотчас же изменяет
Как мы ушли с тобою далеко
От тех часов когда не изменяют
Туман растёкся в воздухе пустом
Бессилен гнев как отсыревший порох
Мы это море переплыли скоро
Душа лежит на гравии пластом
Приехал к великанам Гулливер
И вот пред ним огромный вечер вырос
Непобедимый и немой как сырость
Печальный как закрытый на ночь сквер
И вновь луна как неживой пастух
Пасёт стада над побеждённым миром
И я иду судьбой отпущен с миром
Её оставив на своём посту

1924

31

Как сумасшедший часовщик
Моя душа в любви гнездится
Небесный свод колёс звездится
Блистает крышки гладкий щит
Маячит анкер вверх и вниз
Как острый нож двурогий гений
Упорствует пружины фриз
Зловещий что круги в геенне
Станина тяжкая висит
Отточенным блестящим краем
Доскою где растут весы
Железным деревом над раем
И сложный шум журчит сверля
Своей рукою многоперстой
Над полостию мной отверстой
Где жизнь однажды умерла
И вновь свербит легко во тьме
Под крышкою теперь закрытой
Самостоятельный предмет
В земле груди у нас зарытый.

1924

32

Оно

За денным и вечерним пределом