– Не говорите с набитым ртом – гадко.
– Это-то гадко?! А воровать женщину не гадко? – прошипел Державин. – Даже в гости ее пригласить успели, неслыханная наглость!
– Постойте, никого никуда не звал, Александр Александрович, – удивился я. – Странно, что у вашей пуга́ло фамилия Уткина, а не Сапогова – только во втором случае поразительное отсутствие интеллекта было бы оправдано. Сама придумала, что она кому-то нужна в каких-то гостях, теперь выдает это за факт пред кем попало. Хотя, знаете, я даже готов принять участие в этой выдумке, чтобы перед свадьбой поиграть на нервах Мари – после приступов ревности émeraude становится такой нежной, как упитанный кролик.
– А вы зме-я-я-я! – растянув последнее слово, как феноменальное открытие, высказал Алекс, кивая головой. – Войны хотите, правда же? Что ж, я вам ее устрою. Предлагаю спор: кто быстрее завоюет расположение графини, кто раньше прослывет в обществе как человек, с которым молоденькая графиня крутит шашни, тому тридцать тысяч рублей серебром. Или, быть может, то, чем вы цепляетесь за чужих женщин ради собственных забав, считает это пари бессмысленным, так как уверено в неминуемом поражении и бессилии?
– Последнее слово, раз уж я, как вы выразились, за кого-то цепляюсь, явно ко мне не относится, Державин, – рассмеялся я, пока князь продолжал краснеть и яростнее прожигать меня взглядом. – Да пожалуйста, Александр Александрович, принимаю пари. Готовьте деньги и запасайтесь ананасами, вам придется ими удавиться, денег-то у вас нет, – насмешливо закончил я и, решив покинуть общество князя, направился к другому столу с угощениями, будто ничего не произошло.
У второго стола ожидала компания как раз по случаю спора: графини Уткины. Пока я шел, Татьяна оглядывала публику, будто желая кого-то заметить. Увидав меня, уточка обычно порозовела и, прикрывшись веером, прерывисто затараторила своей maman. Чем ближе я продвигался к Уткиным, тем острее моему глазу становились черты лица юной графини. «Не пойму, зачем она поднимает брови? Ее лицо и без того выглядит нелепо, особенно верхняя узенькая губа, вычерченная тонкой линией, а с такими бровями на графиню становится попросту смешно», – наблюдал я, – «еще и глазки пучит, Господи! И вот на это я поспорил! Может, отдать Державину деньги и гулять с миром?». Уже у стола, поклонившись, я вступил: