Но до этого дело пока не доходило. Разве что пару-тройку раз в год он сбегал от тумаков Митрича к тётке – мамкиной сестре. Там он отсиживался, отъедался тёткиными вкусняшками и возвращался домой. Тётка была доброй и очень набожной. После возвращения отчим встречал его ехидной усмешкой и говорил что-то обидное.
Впрочем, обидным Гоша стал считать любое слово из уст Митрича в свой адрес. Даже любую невинную просьбу типа – «принеси», подай» или «сходи», он воспринимал как высокомерную грубость и старался навредить и всё сделать не так.
В тринадцать лет, получив страшную взбучку от Митрича непонятно за что, Георгий ушёл из дома. Обида осталась надолго, длинной болезненной занозой она торчала в его сознании и не давала покоя.
Мамка была на работе, Светка в детском саду, оставаться с Митричем дома Гоша яростно не желал. Он демонстративно оделся и ушёл.
Мать нашла Георгия в первом часу ночи на дальней скамье соседнего двора. Предварительно она обзвонила всех, у кого мог оказаться Гоша. Она тихо присела рядом, глаза её были распухшими от слёз. При свете фонаря Гоша видел, как она и рассерженна, и обрадована одновременно.
– Пойдём домой, – наконец вздохнула мать. Она сказала это как-то просто, будто ничего и не случилось. Её рука неуверенно потянулась к пальцам сына, сжимавших край скамьи, но Гоша отдёрнул свою руку.
– Нет.
– Пойдём домой, – снова повторила она.
Гоша сжался, опустил взгляд на свои потрёпанные кроссовки и хрипло проговорил:
– Либо я, либо он!
– Что ты такое говоришь?! – судорожно прошептала мать, – что за упрямство, хватит дуться, пошли уже!..
– Либо я, либо он! – повторил Гоша.
Мать ничего не ответила. Она устало закрыла лицо руками, помедлила, потом посмотрела искоса на сына, будто убеждаясь в твёрдости его слов, встала и ушла.
Это и стало для Георгия полным подтверждением её предательства.
Трамваи не ходили, улицы были пустынны, Гоша чувствовал себя глубоко несчастным. Остаток ночи он брёл до тёткиного дома.
Мать знала, что он так и поступит. Даже если бы Георгий остался бы до утра на лавочке, с ним бы ничего не случилось, в этом она была уверена. Как уверена и в своей любви к Митричу.
«Перебесится!», – больше для самоуспокоения проговаривала она на обратном пути к дому.
Митрич спал.
Через неделю Георгий всё равно вернулся домой. Ему стало неприятно, что он «объедает» тётку и Аньку – свою двоюродную сестру.