И подумать не мог, что какой-то железный котелок может быть настолько полезным и желанным, что будет сниться во сне; что человек может быть настолько бедным, что для него получить котелок за шесть анн – подарок судьбы. Я, конечно, слышал, что люди тут бедны, но не представлял, что до такой степени. Мне стало жаль этого человека.
На следующий день с помощью небольшого листка бумаги с моей подписью у Мунешшора Сингха появился железный котелок пятого размера – он принес мне его с базара в Ноуго́ччхие, чтобы похвастаться.
– Вот, господин, благодаря вам у меня теперь есть горшочек, – обратился он ко мне на хинди, ставя его на пол в моей комнате.
Глядя на его светящееся счастьем лицо, я впервые за целый месяц жизни здесь подумал, какие же хорошие тут люди и какие непростые у них судьбы.
1
Несмотря ни на что, я никак не мог заставить себя смириться со здешней жизнью. Для меня, только недавно приехавшего из Бенгалии, столько времени прожившего в Калькутте, одиночество и безлюдность этого лесного края тяжелым камнем лежали на груди.
Иногда, ближе к вечеру, я выбирался на прогулку и забредал далеко от дома. Поблизости от нашей конторы всегда были слышны голоса людей, но стоило только немного отойти – так, чтобы все постройки скрылись за длинной вереницей тамариска и сахарного тростника, – появлялось ощущение, будто я один на всей земле. А дальше, куда бы ни вели ноги, раскидывались бесконечные густые ряды деревьев и кустарников: саловое дерево, акация, дикий колючий бамбук и ротанговые заросли. Заходящее солнце окрашивало их верхушки киноварью, вечерний воздух наполнялся благоуханием лесных цветов и трав, из кустарников доносилось воркование птиц, в том числе и гималайского попугая, тянулись глубоко вдаль зеленые поля и синеватые лесные гряды.
В эти мгновения мне казалось, что я нигде и никогда не видел красоты природы, открывающейся мне здесь. Словно куда ни кинь взор, всё здесь мое, я тут один, и никто не в силах нарушить мое уединение. Словно мои мысль и воображение способны охватить даже самые далекие уголки горизонта, расположившегося под куполом вечернего неба.
Примерно в трех километрах от моей конторы находилась низина, изрезанная мелкими горными ручьями, берега которых утопали в зарослях водной лилии (в Калькуттском ботаническом саду их называют паучьими лилиями). Никогда раньше я не видел дикие паучьи лилии и даже представить не мог, какой красотой они могут наполнять усыпанные мелкой галькой берега одиноких ручьев и каким нежным благоуханием разливаться при дуновении ветра. Я часто приходил сюда и подолгу сидел, наслаждаясь вечерним небом, сумерками и одиночеством.