– Чего мелешь, дурак! – вскричал ошеломлённый Ёргольский.
– Истинный крест, барин, – повторил мужик. – Наш батюшка, отец Иоанн, отходную читает.
Уразумев, вскочил на коня и понёсся вскачь. Старшая дочь Елизавета увидала в окно из спальни матери, как к дому подскакал отец, в лице которого не заметила ни грана переживаний. Оно было равнодушно. Войдя в спальню и увидев сгрудившихся у ложа матери детей, картинно припал на колено и хотел всплакнуть.
– Папаша, прекратите балаган, вы не на ярмарке, – сурово взглянув на него, властно произнесла старшая дочь Елизавета.
Вскочив словно ужаленный и пронзив её испепеляющим взглядом, выскочил из спальни. Встретив сестру Татьяну Семёновну, бросил, словно отрезал:
– Девок – забирай, особенно Лизку, много себе позволяет!
– Остынь, Александр, пойми её состояние.
– А почему никто не желает понять меня? Разве мне сейчас легко?
– Ты, Александр, опять о себе, а каково детям остаться без матери!
– Я и говорю, с ребятами уживусь, а девок забирай, очень самостоятельные.
– Я, Александр, тоже не так богата, чтобы воспитывать двух девочек!
– Обратитесь к родне, к тебе прислушаются больше, чем ко мне. Да и два имения у меня забирают с молотка!
– Слышала.
– Вероятно, не сегодня завтра по миру пойду!
– Суму-то себе приготовил?
– Ты опять шутишь!
– Я не шучу. Всё у тебя, Александр, не так. А впрочем, кто кого может переделать? – И сама же себе ответила: – Никто! Ладно, брат, напишу двоюродной сестре – графине Пелагее Николаевне Толстой. Ежели она откажется взять твою дочь, тогда прости и думай сам, как быть.
– Спасибо, Татьяна, – тихо произнёс брат и, опустив голову, ушёл к себе.
Получив письмо от двоюродной сестры Татьяны Семёновны Скуратовой с сообщением о смерти жены брата Александра, у которого на руках осталось шесть детей, и с просьбой взять на воспитание одну из его дочерей, Толстые серьёзно отнеслись к её просьбе и решили взять в семью одну из девочек.
Приехали они в имение к Ёргольскому на сороковой день, к поминкам его жены. Отстояли службу в церкви. Александр Семёнович был тих и грустен. Дочери, зная о предстоящей разлуке с отцом и братьями, посидели за общим столом, а затем ушли в свою комнату. Вещи были собраны, и только комната кричала о том, что они навеки расстаются с родным домом. Елизавета, по-старшинству, крепилась как могла, а Татьяна сидела как потерянная, думая о своей горькой судьбе, поглаживая подушку, на которую пролила немало слёз. А родная тётушка Татьяна Семёновна вместе с Пелагеей Николаевной Толстой свернули билетики, на которых были написаны имена девочек, положили под образа и, помолившись, вынули. Лиза уезжала к родной тётушке Татьяне, а маленькая Татьяна – к Толстым.