– Не волнуйтесь, любезный, через неделю у вас всё будет! Из кабинета вышел знакомый чиновник по особым поручениям Чернов.
– Кто у генерала? – поинтересовался граф.
– На приёме у его сиятельства находится генерал-гевальдигер Орлов.
– Кто-кто?
– Главный доктор Москвы. Уже поступила большая партия раненых. Их разместили в Доме инвалидов и других общественных учреждениях, но мест недостаточно. А главное – очень мало медикаментов, фур и обывательских подвод. Ростопчин, отбиваясь от него, утверждает, что не может сейчас требовать у обывателей подводы, так как в городе может возникнуть паника. Я же вам, граф Илья Андреевич, советую уезжать из Москвы. Уже явно не до хорошего.
– Спасибо, любезный, вы правы. – И, попрощавшись, граф поехал домой.
«Сколько же в человеке ложной самоуверенности, – думал он о Ростопчине. – В душе он прекрасно понимает, что неприятель уже рядом и никакие его писульки не спасут город, а юродствует и старается убедить окружающих, что всё благополучно. Неслучайно старик князь Голицын неделю назад с близкими уехал в своё вологодское имение. Да и нам пора собираться, тем более что разрешение на выезд вместе с семьёй я получил неделю назад». Выйдя на улицу, он заметил более интенсивное движение телег и колясок. Многие жители покидали Москву.
Резервный полк генерала Маркова располагался в Москве, и иногда молодой граф Николай Толстой появлялся дома.
– Николай, дорогой мой, я до сих пор не могу поверить, что мы с вами расстаёмся, – с нежной грустью глядя на него, тихо произнесла Туанетт.
– Ну это же не навсегда, – взяв её за руку и прижав к своим губам, с уверенностью произнёс юноша.
– Я всё понимаю и в то же время сознаю, что вы, любезный мой, уезжаете на вой ну, а там могут и убить!
– От этого, милая моя, никто не застрахован.
– Я не ропщу, скажу даже больше, горжусь вами, Николай.
– Гордиться пока нечем, я ещё ничего не сделал.
– Позвольте, сударь, с вами не согласиться. Вы могли остаться коллежским регистратором, но сами вопреки воле маменьки и папеньки уходите на службу в армию, тем более в такое тревожное время.
– Не я один!
– Поэтому горжусь и восхищаюсь вами. – И Туанетт обняла его и поцеловала.
– А вы, радость моя, истинно меня дождётесь?
Она с укором взглянула на него, и в глазах её был ответ: «А вы разве сомневаетесь?»