«Хорош гусь, – подумал князь Андрей, – повесил на него всех собак и даже своего верного пса, генерала Аракчеева, забрал с собой. А какой брат управляющий, когда он императором ограничен в своих возможностях?»
«Я советую тебе заехать в Москву и навестить генерал-губернатора графа Ростопчина, – продолжал в письме князь Алексей. – У него ты узнаешь последние новости. К тебе назначен адъютантом граф Толстой, сын Ильи Андреевича. У меня сейчас столько работы, что вздохнуть некогда».
«Сейчас нелегко всем, – подумал князь Андрей. – Молодец молодой граф Толстой, добился своего и не стремится сидеть в штабе!» Выехав из имения, генерал порадовался, что дорога хорошо укатана и лошади бежали дружно. Он слышал, что Москва сильно пострадала не только от разграбления, но и от пожара, но то, что он увидел, потрясло его до глубины души: колдобины, ямы, дома-скелеты и пепелище. И те дома, которых огонь не коснулся, были черны, и ветер гулял в разбитых глазницах окон. Даже дом губернатора, обычно такой зелёный, сейчас стоял почерневший и потухший, как угольщик. А главное, воздух был пропитан продуктами горения и гниения неубранных трупов лошадей и людей, так что не представлялось возможным глубоко вздохнуть, и пришлось срочно пересесть в возок, чтобы можно было прикрыть лицо руками.
Граф Ростопчин, встретив генерала Горчакова, заулыбался и произнёс:
– Видите, князь, в каком ужасе мы прозябаем, – не город, а живая голгофа. Достаточно заметить, что из девяти тысяч с лишком домов осталось только две тысячи шестьсот пятьдесят пять. В Пречистенской части уцелели только восемь домов, а в Пятницкой – пять. Университет сгорел. Свой-то дом не видели?
– Нет, я сразу же к вам направился.
– Ну и правильно. Вас, генерал, уже ваш адъютант корнет Толстой дожидается.
– Буду рад его увидеть. Скажите, Фёдор Васильевич, а Кремль не сгорел?
– Наполеон приказал его взорвать, и взрывы были мощные, но соборы и Ивановская колокольня устояли. Правда, половина Арсенала взорвана. Грановитая палата и императорский дворец сожжены. Мерзко ещё то, что осквернены многие московские храмы. Из Чудова монастыря выгнали мы лошадей, в Благовещенском стояли бочки и всякий хлам, мощи частью изувечены, а иные расхищены. Впрочем, завтра проедем, и сами увидите.
– Завтра нам надобно трогаться в путь. Вы сами утверждаете, что дорога не ахти.