Вернулся в Харьков в 1915-м, слегка постарев, как возвращаются в деревню после столичной грозы. Работал на Южной железной дороге – той самой, где вечно пахло углём и медью. Чертил, проверял, выезжал. Почерк – ровный, сдвинутый чуть вправо, будто спешил навстречу будущему.
И – революция.
Он не эмигрировал. Остался.
Строить в мире, где рушилось всё – было частью его внутреннего уклада. В двадцать с небольшим он уже чертил мосты. Расчёты казались ему роднее людей. Порядок – надёжнее разговоров. Он верил, что если всё рассчитать – держаться будет. Даже если не видно подпорок.