– Вы первые, кого везешь, кто молчит, —хрипло бросил он, швырнув окурок в темноту. Искра на миг осветила его лицо: глубокие морщины, шрам через бровь. – Остальные трещали. Как сороки перед грозой.
София сглотнула. В кармане пальцам обжигала записка: «Беги…».
Здание выросло из темноты, как чудовище: трещины на фасаде, балконы с решетками, похожими на ребра. Войдя внутрь, София втянула носом воздух пахло хлоркой, перебивающей что-то сладковато-кислое, словно под полами гнила груда перезрелых яблок. На лестнице, освещенной тусклыми лампами, ее ждала Лика девушка в растянутом сером свитере, с волосами цвета пыли и глазами-щелками. От нее пахло мокрым асфальтом и мятной жвачкой.
– Твоя кровать у окна, – сказала Лика, не глядя. Голос у нее был плоский, как у робота. – Не открывай его. Здешние сквозняки… они не простые.
Комната оказалась узкой, как гроб. Две железные койки, тумбочка с мраморной столешницей, испещренной царапинами, и зеркало в раме с облупившимся золотом. София поставила чемодан, подняв облако пыли с нотками лаванды – чья-то забытая саше-подушка завалялась под кроватью.
– Ешь. – Лика швырнула ей плитку шоколада «Ясность». Обертка шелестела, как змеиная кожа. – Кухня закрыта до утра. И не бери завтра суп вчера Настя выловила оттуда…
Она замолчала, услышав шаги. Дверь распахнулась.
Виктор появился как призрак. В руках была папка с бумагами, от которых пахло пергаментом и миндалем.
– Маркова. Вы счастливый билет, – он положил документ на тумбочку. Буквы на титульном листе блестели, как чернила кальмара. – Один контракт на тысячу душ.
София пробежала глазами пункты:
«…передача биометрических данных…
…запрет на покидание территории…
…согласие на «трансформацию»…»
– А если я откажусь? – спросила она, но голос предательски дрогнул.
Виктор сел на край ее кровати, сдвинув простыню. От него пахло полынью и свежемолотым кофе горьким, без сахара.
– Ваша мать уже получила аванс, – он ткнул пальцем в строку с подписью. Ноготь был идеально отполирован. – Два миллиона. Хотите, чтобы она продала квартиру?
Лика, стоявшая у окна, сжала кулон на цепочке так, что костяшки побелели.
Когда Виктор ушел, София взяла ручку серебряную, с гравировкой «Luminis aeterna». Чернила легли на бумагу густо, пахнув железом.
– Ты не спросила про 13-й пункт, – прошипела Лика, кутаясь в плед с выцветшими розами. От нее теперь пахло лекарствами резко, химически. – «Полная лояльность»… Это не про работу.