Изрядно напрягши свою пусть даже вполне изощрённую память и самую чуточку глянув в страницы учебника, Ванька как мог описал открывшиеся инициировавшемуся царю Петру знания рунного алфавита, названия и назначения всех элементов, а также правил их связи.
«Всего же Единым было ниспослано царю Петру рун всяких числом ровно 256», – писал он, медленно выводя буквы, – «И кажному первоодарённому открылось тако же столько, ибо все первоодарённые были равны одинаково пред ликом нашего Бога Единого.
А сами же руны ниспосланные суть есть не наша кириллица, не какая глаголица и даже не латинские либо же греческие письмена, но угловатистые знаки как у древних германцев.
По первой очереди в азбуке рунной идут цифири, коих было ниспослано в числе ровно 10, то есть от пустого нуля и до натурной девятки. По второй очереди за ними следуют буквы всякие и знаки разнообразные для письма, коих было ниспослано в числе ровно…»
Вот в этом-то месте Ванька и заглянул самую малость в учебник, не забыв возблагодарить Бога Единого за то, что нету рядом с ним юркого как оставшийся в деревне кобелёк Вьюн, а потому и почти такого же вездесущего, но не столь ласкового, хотя и всегда почтительно смиренного лицейского учителя основ общей магической артефакторики Беликова.
Под этой почтительностью и смирением скрывается наиковарнейшее ехидство, поскольку никто из преподавателей не умеет лучше его так подкрасться невовремя и цапнуть за руку с зажатой в ладошке шпаргалкой, забраться в уборную с курящими мальчиками и изъять у них спешно попрятанные папиросы при личном досмотре. А то ить как бы чего не вышло
Лицеисты уж не раз устраивали ему тёмную, отбивая ноги метко выпущенными ледяными копьями, пару раз душили искусно закрученными вихревыми потоками, а каждый выпуск пороли до смерти обретшими собственную волю прутьями, но он всякий раз выживал.
Одно время в среде лицеистов ходили упорные, однако же ничем не подкреплённые слухи по поводу того, что учитель Беликов-де практикует запрещённую некромантию, якшается с тёмными силами, да и вообще, давно уж и сам переродился в самого настоящего лича, то бишь в отвратительную и поганую богопротивную нежить.
Слухи эти, обрастая всё более жутковатыми подробностями и ещё более ужасавшими всех уточнениями и дополнениями, ходили по их лицею довольно долго и прекратились только после выступления приглашённого дирекцией чтимого всеми лицеистами доктора Чехова.