На мои слова, резкие и даже в какой-то степени оскорбительные, Владислав Сергеевич, однако, не обиделся. Напротив, по окончанию моей речи он звонко рассмеялся и приподнял кверху руки, шутливо показывая, что сражён наповал. Его густые усы забавно тряслись в приступе смеха, а ярко-голубые глаза превратились в две узкие щёлочки.
– Хорошо, хорошо, – успокаиваясь, произнёс он. – Я понял тебя, хотя, прямо скажем, это и было несколько эмоционально. Не находишь, что ты обличил бездну, которой и сам подвластен? Впрочем, не переживай по этому поводу, в твоём возрасте это нормально. По правде говоря, на такой ответ я и рассчитывал.
Учитель поднялся и, не обращая на меня внимания, резко обогнул стол, широкими шагами направившись к окну. Он ещё несколько минут стоял неподвижно, не произнося ни слова, сложив руки за спиной и наблюдая в узкую щёлку между планками жалюзи за тонкой вереницей задержавшихся учеников, что размазанной колонной направлялись к общежитию.
– И именно поэтому я хочу, чтобы ты рассмотрел для себя военную службу, – наконец произнёс Владислав Сергеевич.
Я опешил.
– Простите?
Мой учитель тяжело вздохнул.
– Что же, реакция непонимания вполне естественна в твоём случае, – продолжил Владислав Сергеевич, оборачиваясь ко мне. – В конце концов, стереотипы всегда сильны, особенно среди молодого поколения.
– Нет, я всё понимаю, – произнёс я, неторопливо подходя к своему ученическому столу и медленно на него опускаясь против всех правил этикета. – Я и сам об этом думал…
Ложь, конечно. Я никогда об этом не задумывался, по крайней мере, серьёзно. Да и какой образованный человек вообще может всерьёз думать о военной службе? В конце концов, разум дан людям не для того, чтобы бегать с автоматом наперевес и лязгать танковыми гусеницами.
– Просто я не понимаю, – собравшись наконец с мыслями, спросил я, – какая может быть связь между художественной литературой и армией? Вы ведь не просто так об этом упомянули, правда? Возможно, я просто недостаточно знаю о современных вооружённых силах Конклава, но мне казалось…
– Совершенно верно, – кивнул Владислав Сергеевич, перебивая меня. – Связь тут имеется и имелась всегда. Подумай хорошенько, война – это, прежде всего, явление эмоциональное и иррациональное. А ведь именно на иррациональность ты возлагаешь основную вину за то прискорбное состояние человечества, в котором оно находится сейчас?