Осмотрев ладони и ноги, ощупал горло, убедившись, что ощущения фантомные.
– Значит, психушка… – пробормотал я, оглядывая палату новым взглядом. – Отлично. Просто замечательно.
– Да ладно, не кипешуй. Мы с тобой пограничники. Не психи, а так, проходили мимо, – Валера попытался меня успокоить. – Тут не так уж и плохо. Кормят три раза в день. Гулять выводят во дворик. Тихо, спокойно. Никто не орёт, не буянит особо. Ну, бывает, конечно, всякое… Но ты, главное, доктора слушайся, таблетки пей, и выпустят скоро. Если, конечно, не совсем того… Ну… «Ку-ку»… А ты чего такой дёрганый? Может, тебе к сестричке сходить? Укольчик попросить? Успокоительный?
Сестричка. Точно. Надо идти к сестре. Может, она что-то прояснит? Или хотя бы даст таблетку от головы, которая снова начинала раскалываться.
Я поднялся с койки. Ноги слегка дрожали.
– Пойду пройдусь, – буркнул я, направляясь к двери.
– Ну, иди, иди, – кивнул Валера, снова кутаясь в одеяло. – Только ты это… если курева найдёшь… ты мне маякни, а? А то заначка кончилась, а до передачки ещё два дня… Ломает – жуть.
Я кивнул и вышел в коридор, оказавшийся таким же тусклым и обшарпанным, как и в «прошлый раз». Теперь я, правда, знал, где нахожусь, но легче от этого не было. Наоборот, ощущение ловушки стало почти физическим. Решётки, как выяснилось, были не только на окнах палат, но и в конце коридора – они перегораживали выход к лестнице. Из-за этого мрачные, казённые стены давили со всех сторон ещё больше.
Пост медсестры оказался на том же месте. Но за столом сидела другая женщина. Не уставшая блондинка средних лет, а молодая полноватая брюнетка с недовольным лицом и ярким макияжем, который совершенно не вязался с больничной обстановкой. Своим видом она напоминала мне путану, готовую вот-вот выйти в тираж, но старательно маскирующую приближающиеся признаки старости обильным количеством косметики. Она скучающе листала какой-то глянцевый журнал, игнорируя моё появление. Лампа под зелёным абажуром, как и всё остальное в этом крыле, не горела.
Я подошёл к столу.
– Здравствуйте. Мне бы таблетку от головы.
Она подняла на меня глаза, полные скуки и раздражения.
– Фамилия? Палата?
Фамилия… Чёрт. Я её не знал.
– Я… я не помню, – выдавил я. – Палата… кажется, шестая. Там ещё Валера лежит.
– А, алкоголик этот… – она скривила губы. – Вечно ему плохо. А ты новенький, что ли? Который молчал всё время? Казанский?