Время замерло. Я старалась делать вид, что в моей сумке очень интересно, чтобы не смотреть на Стаса, пока он разговаривает. До меня долетали только отдельные фразы, вылетающие резким повышением его голоса после ровного тихого гула, хотя Стас далеко не отходил:
– Да, я в парке…не знаю…чего?!
Закончив разговор, он не то рыкнул на телефон, не то мне просто показалось, но он повернулся ко мне с недовольным лицом и сказал:
– Скорее бы уже восемнадцать! Как же задолбало!
Я заметила, что он машинально сунул мой телефон в карман, поэтому стояла, не шевелившись, думая, когда он мне его отдаст и надо ли его об этом просить. Мой живот предательски заурчал. Ну почему всё это случилось именно сегодня! За весь год Стас обменялся со мной только парой слов и то – по поводу учёбы, а сейчас, когда я умираю от усталости, хочу есть и ужасно выгляжу, он вдруг решил неформально пообщаться.
– Тебя не задолбало? – услышала я его приятный, низкий, ласкающий голос сквозь поток собственных мыслей.
– А?
– Тебя не задолбало, что родители вечно контролируют твою жизнь?
– Да задолбало, конечно! – выпалила я каким-то грубым мальчишеским голосом, что аж самой противно стало.
– И что делать с этим?
– Если бы я знала… А что у тебя случилось-то?
Стас засунул руки в карманы куртки, и, видимо, нащупал мой телефон, потому что широко улыбнулся, а я залюбовалась его ровными красивыми зубами. Как так бывает, что в человеке было всё настолько складно?
– Блин, забыл отдать тебе, – снова его рука тянулась ко мне, держа телефон.
Я сделала небольшую хитрость: взяла не сам телефон, а руку Стаса у запястья – якобы не рассчитала движение и промахнулась, затем мягко проскользнула пальцами к своему телефону, словно всё это случайность. Но когда я спрятала удивительное средство связи (во всех смыслах) в сумку, то увидела на лице Стаса следы каких-то догадок. Он странно улыбался, да и вообще улыбался мне, хотя он обычно совсем не такой, как можно было бы сейчас со стороны подумать. Стас часто ходил не то чтобы хмурый, но серьёзный, он редко улыбался; чаще его лицо отражало непонятную эмоцию, похожую на презрение или, даже не знаю, как описать, на усталость от других людей. Казалось, что Стас не считает кого-либо достойным своего общества. А сейчас передо мной стоял совсем другой Оболенский, в каком-то новом качестве.