Серафим медленно выдохнул, прислушиваясь к себе.
Вокруг царил ледяной хаос. Всё, что ещё несколько минут назад было покрыто инеем, теперь обратилось в бескрайние снежные равнины. Даже река замёрзла, превратившись в гладкую ледяную поверхность, над которой вился слабый пар.
И только окно впереди продолжало мерцать, маня к себе
Серафим поднял свой посох так высоко, как только мог, и со всей силы ударил им по льду, громко прокричав:
– Frigus, redde nobis terram! (Верни нам землю!)
Волна света пронзила пространство вокруг с такой мощью, что, окажись рядом кто-то посторонний, он наверняка бы ослеп.
И вдруг всё начало меняться. Деревья, которые, казалось, вот-вот рухнут под тяжестью льда и гнили, что окутывала их ветви, медленно зашевелились. Их стволы начали выпрямляться, сбрасывая с себя ледяной панцирь и налипшую грязь. Трава под ногами, скованная морозом, пробила ледяные оковы, и, словно маленькие воины, её стебли гордо распрямились, колыхаясь на лёгком ветру, возникшем после заклинания.
– Ну вот, немного навели порядок, – пробормотал Серафим себе под нос, довольно усмехнувшись. – Кажется, я ещё помню кое-что из запрещённых приёмов.
На его лице промелькнуло выражение лёгкого превосходства, хотя боль в ноге напоминала, что осторожность ещё никому не мешала.
– Осталось подняться по этим ступеням, – сказал он вслух, – и я наконец узнаю, кто же так отчаянно не хочет впускать меня в этот дом.
Как только эта мысль промелькнула у него в голове, дверь странного дома скрипнула и начала медленно приоткрываться. Серафим напрягся, пытаясь разглядеть, что находится за порогом, но оттуда бил такой яркий свет, что даже его зоркие глаза не могли ничего рассмотреть.
И вдруг что-то схватило его с невероятной силой и швырнуло прямо в дверной проём. Он рухнул вперёд и с силой ударился о твёрдую, острую поверхность. За спиной с ужасающим грохотом захлопнулась дверь – звук был столь оглушительным, что у Серафима зазвенело в ушах.
Резкая, жгучая боль пронзила ногу. Попытавшись нащупать рану, он обнаружил, что его ногу пробил острый предмет, глубоко вошедший в плоть.
Стиснув зубы, Серафим с трудом поднялся, опираясь на посох. Мир перед глазами плыл, боль не отступала.
– Глупец… – прошептал он, проклиная себя за излишнюю самоуверенность.
Когда зрение немного прояснилось, он огляделся. Комната была ярко освещена, но источник света оставался непонятным. Ни ламп, ни свечей, ни даже факелов здесь не было.