Глава 2: Нежеланная Спутница и Старый Ворчун
Лес не хотел их отпускать. Колючие лапы елей цеплялись за одежду, мокрые от тумана папоротники хлестали по лицу, а корни, узловатые и цепкие, как пальцы утопленника, норовили поставить подножку. Каэл нес девочку, почти не ощущая ее веса, но каждый шаг отдавался глухой болью в натруженных мышцах и протестующим стоном в легких. Туман висел плотной, серой завесой, превращая знакомые очертания деревьев в призрачные, угрожающие фигуры. Лай собак то приближался, то отдалялся, играя на нервах, как на натянутой струне. Он петлял, путал следы, как раненый зверь, инстинктивно выбирая самые непролазные чащобы, где конному стражнику делать было нечего.
Девочка на его руках молчала, только судорожно вздрагивала, когда особенно близко раздавался лай или резкий крик преследователей. Каэл чувствовал ее маленькое, быстро бьющееся сердце у своей груди. Этот стук отдавался в нем странным, почти забытым эхом. Он старался не думать об этом. Думать – непозволительная роскошь. Сейчас главное – уйти. Оторваться.
К рассвету, если это мутное серое марево можно было назвать рассветом, они вышли к небольшой речушке, быстрой и мелкой. Каэл, не раздумывая, вошел в ледяную воду. Так можно было сбить собак со следа, хоть ненадолго. Он шел по воде с полмили, прежде чем снова выбраться на берег, в еще более глухую часть леса. Здесь лай почти не был слышен. Кажется, оторвались. Пока.
Он опустил девочку на землю под раскидистым старым дубом. Она тут же села, поджав под себя ноги, и уставилась на него все теми же огромными, недетски серьезными глазами.
– Пить, – прошептала она. Голос – как шелест сухих листьев.
Каэл огляделся. Нашел небольшой, заросший мхом камень, из-под которого сочилась тоненькая струйка воды. Он зачерпнул пригоршню. Вода была холодной, с привкусом земли, но чистой. Девочка пила жадно, маленькими глотками, все так же не сводя с него глаз.
– Как тебя звать? – вопрос сорвался сам собой. Он тут же мысленно выругался. Меньше знаешь – крепче спишь.
– Лия, – так же тихо ответила она, вытирая рот тыльной стороной ладошки.
– Каэл, – буркнул он, больше для себя, чем для нее. Имя прозвучало чуждо, будто принадлежало кому-то другому. Тому, кем он был до Чернокаменной.
Он опустился на землю рядом с ней, спиной к стволу дуба. Усталость навалилась разом, тяжелая, свинцовая. Нужно было двигаться дальше, но тело отказывалось повиноваться. Хотя бы короткая передышка. Он достал из-за пазухи остатки тюремного пайка – черствый сухарь. Разломил пополам, протянул ей. Лия взяла, но есть не стала, только вертела в руках.