Ночи были особенно тяжелы. Холод пробирал до костей, а тишина этих диких мест была обманчива – она была полна затаенных шорохов, далекого воя неведомых зверей и какого-то странного, едва уловимого гула, от которого по коже бежали мурашки. Сестра Лира каждую ночь чертила вокруг их скудного лагеря защитные руны, но даже они, казалось, с трудом сдерживали напор той древней, первобытной энергии, что пропитывала эти земли.
Алекс, несмотря на усталость и постоянное напряжение, старалась держаться. Но тень ревности, омрачившая ее последние дни в Аэтельгарде, не отпускала. Образ Клары, ее светлые волосы, ее восхищенный взгляд, устремленный на Ларса, то и дело всплывал в ее памяти, вызывая глухую, ноющую боль. Она злилась на себя за эту слабость, за эту глупую, непрошеную ревность, но ничего не могла с собой поделать.
Однажды вечером, когда они разбили лагерь в небольшой, защищенной от ветра лощине у подножия скалы, похожей на гигантский клык дракона, это напряжение вырвалось наружу. Остальные уже спали, измученные дневным переходом. Лишь Алекс и Ларс сидели у костра, неся первую вахту.
Ларс, как всегда, был тих и задумчив. Он смотрел на огонь, и отблески пламени плясали в его светлых глазах. Алекс долго молчала, затем, не выдержав, резко спросила, стараясь, чтобы ее голос звучал как можно более безразлично:
«Эта Клара… в Аэтельгарде. Она, кажется, была очень… любезна с тобой».
Ларс удивленно поднял на нее глаза. «Клара? Да, она помогала мне с текстами. У нее очень острый ум и глубокие знания древних языков. Она… она хороший друг».
«Друг?» – Алекс криво усмехнулась. «По-моему, она смотрела на тебя совсем не как на друга. Скорее, как голодная кошка на сметану».
Ларс нахмурился. «Алекс, о чем ты? Клара – послушница. Она предана Свету и знаниям Аэтельгарда. И она… она просто была добра ко мне».
«Добра? – в голосе Алекс зазвенела сталь. – Или просто увидела в тебе героя, спасителя мира, "Дитя Света", о котором шепчутся все монахи? Того, кто, возможно, больше подходит ей – такой же чистой, светлой, не знавшей грязи и крови этого мира, – чем… чем какая-то бывшая уличная девчонка, волею судеб ставшая королевой?»
Слова вырвались прежде, чем она успела их остановить. Горькие, несправедливые, полные той самой ревности, которую она так старательно пыталась скрыть.